Варсонофий Оптинский: Беседы старца с духовными чадами (1907-1913 гг.)

И, не дожидаясь ответа, Пасхалов заиграл.

Никогда я не слыхал такой музыки, неподражаемо играл он в тот вечер. Я жил в меблированных комнатах, и вот все коридоры наполнились народом, двери всех комнат открылись, все желали послушать гениального композитора. Наконец он кончил играть.

— Удивительно хорошо, — заметил я, — но музыка музыкой, церковь она все-таки заменить не может, всему свое время.

Наша беседа с ним затянулась в тот вечер далеко за полночь. Ушел он в особенном настроении, умиротворенный и радостный. На другой день пришел он ко мне снова.

— Знаете ли, Павел Иванович, всю-то ночь я продумал, какой я великий грешник, сколько лет уже не говел. Вот скоро наступит Великий пост, непременно буду говеть и причащаться.

— Зачем же ждать поста? Говейте теперь.

Хорошо думал Пасхалов, только он забыл, что есть враг, которому неприятна такая перемена в нем, и что нужно подготовиться к борьбе. Все это он упустил из виду. Однажды поздно вечером он приехал домой и велел горничной расплатиться с извозчиком. Та вышла на улицу, но вместо извозчика увидела на облучке какое-то чудовище. Вид его был так страшен, что горничная упала в обморок. Куда враг возил Пасхалова — неизвестно, только на другой день он скоропостижно скончался. И погибла душа навеки. Сердечно мне его жаль. Враг всюду расставляет свои сети, желая погубить человека, и губит неосторожных. Когда я был еще в миру, но уже начал постепенно от мира отходить, я перестал бывать во многих домах, оставив для посещения два-три благочестивых семейства. Так посещал я одно семейство, состоящее из старой матери, дочери (вдовы) и внучки. Однажды мы сидели за чайным столом и беседовали. Вдова рассказала мне следующее:

— Несколько лет тому назад, когда я только что лишилась мужа, то тосковала безмерно. Жизнь потеряла для меня всякую привлекательность. Мысль о самоубийстве все чаще приходила на ум. Никогда не забуду я канун Пасхи того печального для меня года. Заботами мамы все у нас было приготовлено к празднику, квартира наша приняла праздничный вид, только на душе у меня не было Пасхи, там было полное и мрачное отчаяние.

Мама, зная мое тяжелое состояние, почти не оставляла меня одну, и для приведения в исполнение моего замысла о самоубийстве я решила воспользоваться пасхальной ночью. Мама всегда ходила к заутрене, следовательно, кроме моей маленькой дочери, никого не будет, и мне не помешают. Я сказала маме, что к заутрене не пойду, так как у меня болит голова.

— Да ты ляг, отдохни, — уговаривала мать, — может быть, и поправится твоя голова, тогда в церковь вместе пойдем.

Чтобы не разговаривать с матерью, я легла и незаметно уснула. Вдруг вижу страшный сон. Стою я около какого-то мрачного подземелья, вдали виднеются клубы пламени, а из глубины подземелья, обгорелая, страшная, с веревкой на шее, бежит ко мне моя подруга по институту.

— Оля, Оля, что с тобой? — воскликнула я.

— Несчастная, и ты хочешь прийти сюда! — кричит она мне. И вдруг громко и отчетливо раздается благовест большого колокола. Я открыла глаза, полная страха и ужаса, и, увидев свою комнату, обрадовалась, что я не в подземелье. В это время в комнату вошла мама.

— Ну что, проснулась, дорогая моя? Как твоя голова?

— Голова моя прошла, я иду с тобой в церковь.

— Ну вот, слава Тебе, Господи! — обрадовалась мать. — А то я уже загрустила, как это ты без утрени останешься.

После службы, когда мы с мамой похристосовались, разговелись, я рассказала ей все. С трудом мы разыскали адрес Олиного дяди, проживавшего в Симбирске, и написали ему, спрашивая, где Оля. Он сообщил нам печальную весть, что уже года два, как его племянница покончила с собой. Тогда мы обе поняли значение сна.

Господь вразумил рабу Свою через сон. Вообще, я не придаю значения снам, но иногда бывают сны особенные. Я знал человека, который видел сон про одну монахиню. Видел он, будто пришла игумения, и сестры привели одну связанную монахиню и, открыв люк, стали ее туда спускать. "Господи, куда же ее спускают?" — подумал он. А матушка велит опускать все глубже, конец же веревки, которой связана монахиня, держит в своих руках. Проснулся он. Утром встретил одну старушку-монахиню из той обители и рассказал ей свой сон.

— Да какая же она на вид-то?

— Белокурая, высокая, с веснушками на лице.

— Да ведь сон-то твой в руку. Действительно с такой монахиней случился грех, и игумения отослала ее на отдаленную монастырскую дачу.

Когда спросили батюшку Амвросия про падшую монахиню, он ответил: