Иннокентий Херсонский: О грехе и его последствиях

А мы, братие мои, из всего сказанного нами извлечем, в простоте веры, спасительный урок — хранить себя благодатию Божиею от греха между прочим и потому, что он неминуемо предает человека во владычество дьявола, который, по слову Писания, «яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити» (1Пет. 5, 8). Ибо если худо быть в устах льва, то стократ хуже быть в устах дьявола, — от чего да сохранит нас всех Господь Своею всемощною благодатию! Аминь.

Коль скоро неизбежно для каждого человека — оставить этот мир и перейти в другой, высший, то для каждого должно быть крайне желательно, чтобы переход в другой мир, называемый смертью, совершился как можно мирнее и безболезненнее. Тихая и непостыдная кончина есть такое благо, для достижения коего можно отказаться от многих удовольствий в жизни уже потому, что это будет благо последнее в жизни, — в те минуты, когда всего нужнее мир и отрада. Но тот, кто работает греху и служит страстям, должен знать заранее, что если он не исправится, то сие благо для него потеряно, что под конец жизни, при разлуке души с телом, его ожидает не покой и услаждение, а скорбь и мука. «Смерть грешников люта», говорит слово Божие.

От чего зависит это? Неудивительно, если и от особенного предрасположения правды Божией, которая, предоставив грешнику полную свободу — ходить в продолжение жизни по стропотным путям нечестия и соблазна, берет в свое непосредственное заведование конец ее, и, по всемогуществу своему, всегда устрояет его так, что за жизнию нечистою и беззаконною следует лютая и мучительная кончина. Ибо ужели к действию Провидения Божия не отнести непосредственного управления и теми событиями нашей жизни, кои не зависят от нашего произвола, каковы суть начало и конец жизни? С другой стороны, кто не согласится с древним мудрецом, «что удобно есть пред Богом в день смерти воздати человеку по делам его?» (Сир. 11, 26).

Впрочем, братие мои, жизнь, проводимая во грехе и нечестии, по самому существу своему такова, что за нею, как удары молнии и грома за тучею, не может не следовать кончина лютая и болезненная. Почему? Потому, во-первых, что невоздержание и необузданность нрава я привычек в людях, волнуемых страстями, по самому обыкновенному порядку вещей, весьма часто подвергают их опасностям и бедственным приключениям, вследствие коих они или умирают преждевременно наглым и ужасным образом, или, лишенные сил и здоровья, приковываются надолго к одру болезней и сходят во гроб после продолжительных и тяжких страданий. В сем отношении порок и разврат свирепее самой войны, так что никакое орудие неприятельское не может сравниться с их ядовитым жалом.

При недостатке подобных смертоносных приключений, порок предуготовляет грешнику под конец жизни горькую чашу страданий тем, что заранее расстраивает его тело и соделывает его седалищем болезней мучительных. Спросите, если угодно, о сем врачей, и они представят вам на сие множество разительных примеров. Вообще предсмертные недуги людей добродетельных и порочных имеют весьма различный характер: в первых они подобны сильным, но попутным ветрам, при коих душа умирающая, расправив ветрила, быстро, но без шума и потрясений, уносится из пристани, а в последних, то есть грешниках, предсмертные болезни являются наподобие осенних бурь, кои все крушат, срывают насильственно корабль с якоря и уносят в волнующуюся пучину, на явную погибель.

И с чего действительно, как не с опыта взято обыкновение — кончину людей праведных называть успением или преставлением, а о великих грешниках говорить, что они не умирают, а извергают душу свою? Те, кои удостоились когда-либо присутствовать при кончине людей праведных, не могли не заметить, что они действительно не умирают, а как бы засыпают, или отходят с миром куда-то от нас. С грешниками, напротив, при кончине их происходит подобное тому, что бывает с несчастным младенцем, когда он от какого-либо потрясения неестественно извергается из утробы матерней.

И что удивительного, если разлучение души с телом в том и другом случае происходит столь различным образом? В человеке истинно добродетельном, еще в продолжение жизни, можно сказать, уже совершается разлучение души с телом, так что, чем более он живет на земле, тем более отрешается от своего тела, возносится духом в горняя, приближается к миру Ангельскому, преставляется на небо. В таком случае для Ангела смерти нет нужды ни в каком усиленном действовании, иногда довольно одного легкого, так сказать, дуновения, дабы прервать тонкую нить, сопрягавшую бессмертное со смертным. Не то в грешнике: здесь душа бессмертная так опутана узами чувственности, небесное так перемешано с земным и плотским, что самая смерть не может вдруг разорвать всех уз, отделить без замедления нетленное от того, что должно сделаться добычею могилы и тления. Отсюда страдания и муки в умирающем.