Нил Синайский - Творения

А если прочность оставляемого детям неизвестна, польза же благотворения всеми признана, то почему не всеми отдается предпочтение явному пред неизвестным в том убеждении, что семена должно сеять там, где есть надежда на большее и несомненное плодоносие? Но если бы наследники оставленным имуществом могли обладать прочно и неоспоримо, кто в такой мере будет врагом и наветником себе самому, что ради того, чтобы происшедшим от него передать обильные средства к наслаждению, сам для себя изберет вечное мучение и своему спасенью не отдаст предпочтения пред успокоением других или, по крайней мере своего собственного не поставит наравне с тем, что, как гласит истина, чуждо и ни к чему не служит в будущем?

Для всякого ничто не равняется душе его, потому что каждый, когда будет судим, один должен отвечать за себя и не будет ему пред Судиею никакой защиты от родства или дружбы. Почему, так как милостыни и благотворения дают дерзновение пред оным судилищем, о них должно прилагать попечение, менее заботясь о сострадании к родственникам, потому что иметь о всех попечение принадлежит Богу, благоустрояющему жизнь каждого, как для кого полезно. Иначе будем вести себя в этом хуже бессловесных, себе присвояя дело Божия Промысла в своей мнимой попечительности о детях, которая, как сказано, часто не достигает цели, потому что многие, получив большое имущество, остаются нагими и вовсе бесприютными. Ибо, если сами себя не обучили мы целомудренному рассуждению, то должно нам и этому, как и многому другому, учиться у бессловесных.

У зверей, у пресмыкающихся, у птиц и всех животных домашних природа бывает учителем в том, сколько должно заботиться о потомстве, обучая прилагать попечение о малых детях и птенцах, пока нет у них своих сил добывать себе пищу, а когда будут на это силы, прекращая родственную попечительность и предоставляя каждому полную свободу искать себе корма. И сие делает природа, может быть, в посрамление тем, которые одарены словом, но ведут себя бесчувственнее бессловесных и оскорбляют Бога, как будто не может Он иметь достаточного Промышления о собственных Своих делах, все попечение о потомстве берут на себя, нимало не пекутся о своем спасении, как будто они не ближе сами к себе, нежели к потомкам, и им приличнее иметь попечение о полезном не для них, но для потомков.

Глава 2. Родство есть тесная плотская связь, до тех пор поддерживающая сии неразрывные узы, пока не разорвана эта плотская цепь, по порядку связующая преемственно зависящих друг от друга. А как скоро смерть расторгла этот связующий союз, права взаимного родства уничтожаются. Каждый за собственные свои дела влечется на суд и тогда узнает то одиночество, какое приуготовил себе, когда ниоткуда невозможно придумать себе помощи, потому что вместе и способов не стало, и миновало вспоможение. «Брат не избавит» (Пс. 48, 8) брата от этой нужды, отец не спасет сына от мучения, матерь не умолит за наказуемого сына, дети не извлекут родителей — бездейственными делаются сии отношения и прекращаются, препобеждаемые страхом суда. Пред этим судилищем муж не узнает жены, которую, может быть, и сильно любил, когда утратил ее; не думает жена о муже, которого провожала с крепкою и пламенною любовью, потому что превозмогающее томление духа изглаживает страстные воспоминания о плотских привязанностях.

И хотя нередко получивший прародительское достояние и прекрасно распорядившийся им на пособие нуждающимся, представ пред Судиею, слышит похвалы за соделанное им, и с веселым лицом приемлет обетования, однако же оставивший ему имение без милосердия влечется на мучения, потому что этот жалкий человек ничего доброго из имуществ своих не сделал для нуждающихся, добытое собственными трудами оставив средством ко спасенью для другого, а сам для себя не извлекши из собственности своей ни малой пользы. Прекрасно премудрый Соломон говорит: «Умножаяй богатство свое с лихвами и прибытки милующему нищыя собирает е» (Притч. 28, 8), став виновником для себя мучений за любостяжательность, а для других виною благих воздаяний за благотворительность. И если сие действительно так, то в каком безумии сии безрассудные, даже и во время смерти не помышляющие о страшном судилище.

Глава 1. Положим, что сим гордецам поводом к забвенью полезного для них во время жизни была небоязненность, но почему же и при исшествии отсюда остаются они бесчувственными? При сем исшествии страшная неотступность требующих души содержит ее в трепете, ужасает страшными видами, все еще побуждая ее о положении своем приять целомудренный и полезный в будущем помысел, а укоряющие за грех демоны с угрозами влекут ее к себе в места печальные и унылые, так что одного представления об ужасном истязании достаточно для мучения, и совесть, обыкшая обращать взор на содеянные грехи, трепещет сего мучения, ожидающего ее по достоинству грехов. От сего–то тело лежит, орошенное потом, льющиеся с него потоки показывают внутреннее томление; видимое служит доказательством тайного смятения. Но и тогда, может быть, своих покровителей, друзей и родственников, при виде оставляемого ими, домогающиеся у них бесполезного уже благоволения, обольщают надеждою жизни.