Палладий Еленопольский: Лавсаик, или повествование о жизни святых и блаженных отцов

В Писании он был весьма сведущ, так как получил сию благодать от Бога. Изъяснив многие главы из Священного Писания и преподав православное учение о вере, он приглашал их к молитвословию, ибо великим мужам обычно не прежде приступать к плотской трапезе, как уже напитав свои души духовною пищею — эта пища есть принятие Тела Христова. По приобщении и по принесении Богу славословия Ор приглашал братий к трапезе, а сам во время стола предлагал добрые и полезные наставления и беседовал с ними о спасении.

Он славился и своею распорядительностию. Так, множеству монахов, которые собирались к нему, он в один день выстраивал келлии. Для этого он созывал всю наличную братию, и один готовил у него глину, другой — кирпичи, иной черпал воду. Когда келлии были готовы, приходящие получали от него все нужные вещи. Пришел к нему один лжебрат со своим собственным платьем, которое было у него спрятано, и Ор пред всеми обличил его. Оттого никто не смел лгать пред ним, ибо все знали, какую благодать приобрел он себе своею святою жизнию. Сонм монахов, когда они были с ним в церкви, подобился ликам Ангелов, хвалящих Бога.

Вся братия свидетельствует о его великих добродетелях, а особенно раба Божия Мелания, прежде меня приходившая в сию Гору. Сам я не застал его в живых. Рассказывая о великих совершенствах сего мужа, она говорила, что он не лгал и не божился, никого не злословил и без нужды никогда не говорил.

В Нитрийской же горе жил блаженный Памво, учитель епископа Диоскора, Аммония и братьев Евсевия и Евфимия, также Оригена, племянника Драконтия, славного и дивного мужа. Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и серебру, какого требует слово Господне. Блаженная Мелания рассказывала мне, что она вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора–странноприимца о добродетельном житии Памво, в сопутствии самого Исидора отправилась к нему в пустыню. «Принесла я с собой, — говорила она, — ящичек с тремястами литр [ 5] серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: «Бог наградит тебя». Потом сказал эконому Оригену: «Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монастыри скуднее прочих». а из живущих в Египте братий никому не велел давать из этих денег, потому что страна сия, говорил он, плодороднее других».

«Я стояла, — говорит Мелания, — и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не слыша от него, сама сказала ему: «Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр». Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: «Дочь моя! Кому ты принесла это, Тому не нужно сказывать, сколько тут весу: Он взвесил горы и холмы поставил весом, тем паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве, но если ты принесла его Богу, Который не отвергнул и двух лепт [ 6], но ещё оценил их дороже всех других приношений, то молчи и будь спокойна».

«Так домостроительствовала благодать Господня, — говорила блаженная, — когда пришла я в Гору! По малом времени раб Божий почил без болезни и без всякого страдания телесного. Он плел корзину и послал за мною. Когда вплетен был уже последний прут, он сказал мне: "Возьми эту корзину из моих рук на память обо мне — другого ничего не могу оставить тебе". Он отошел, предав дух свой Господу, без болезни семидесяти лет от роду. Обвив тело святого тонким полотном и положив его во гроб, я оставила пустыню, а корзину ту буду беречь у себя до самой смерти».

Говорят также, что Памво пред своею смертию, в самый час преставления, сказал стоявшим при одре его пресвитеру и эконому, Оригену и Аммонию, мужам известным по жизни: «С того времени, как, пришедши в эту пустыню, построил я себе келлию и стал жить в ней, не провел я ни одного дня без рукоделия; не помню, чтобы когда–нибудь съел кусок хлеба, данный кем–нибудь даром; до сего часа не раскаиваюсь ни в одном слове, которое сказал я; и теперь отхожу к Богу так, как бы ещё не начинал служить Ему». Рабы Христовы Ориген и Аммоний точно подтверждали это и сказывали нам ещё, что, когда спрашивали Памво о чем–либо из Писания или касательно жизни, он никогда не отвечал на вопрос тотчас, но говорил, что ещё не нашел ответа. Часто проходило месяца три, а он не давал ответа, говоря, что ещё не знает, что отвечать. Памво из страха Божия был весьма осмотрителен в своих ответах, так что их принимали с благоговением, как бы изречения Самого Бога. Этою добродетелию, то есть осмотрительностию в слове, говорят, он превосходил даже Антония Великого и всех святых.