Николай Храпов: Счастье потерянной жизни т. 2

На ходу, подбирая крошки ладонью и пряча их во рту, братья поспешили отойти от этого обезумевшего человека, упивавшегося кровью не одной жертвы.

По дороге у Петра Никитовича, где-то в глубине души, шевельнулась страшная мысль: "Сказал бы ты это мне тогда, когда я был, как ты, да подпоясанный кишкой со свинцовым набалдашником, я бы…" — но он сразу остановился и, силою молитвы, отогнал эту мысль.

— Господи! Будь милостив к нам и спаси нас, — едва слышно проговорил старец Хоменко.

Однако силы у друзей слабели, как говорят, не по дням, а по часам. И они в горячей молитве вознесли свои вопли к Богу.

Вскоре после того, положение их изменилось, и им суждено было расстаться. А с Кухтиным — расстаться по-серьезному…

Старца-брата Хоменко, уже совсем изнемогшего, перевели на подсобное хозяйство — ухаживать за огородными теплицами, чему он был бесконечно рад и благодарен Богу, оказавшись после таких мытарств в тепле, чистоте, а главное — в дорогой тишине, как он выразился: "Прямо из ада в рай попал".

Кухтин, какими-то неизвестными путями, переселился в другой конец города, на более легкий труд (он по профессии был первоклассный краснодеревщик).

Петру Никитовичу Бог судил перенести очень тяжелые испытания: он заболел страшной, а для большинства ссыльных смертельной болезнью — водянкой.

С работы в деревню еле-еле довели, так что он едва успел на клочке бумаги передать жене коротенькое письмо:

"Луша, я прибыл на место, но описать тебе всего не могу, страшная болезнь уложила меня в постель, не знаю, останусь ли жив", — внизу записки, едва разборчиво, был написан адрес.

До тех пор, пока Павлик своими глазами не увидел отца за решеткой арестантского вагона, пока вагон на его глазах не дрогнул, и медленно, не останавливаясь, скрылся в тесноте станционного хозяйства, ему не верилось, что он расстался с отцом и должен возвратиться домой. Теперь что-то переменилось в сознании Павлуши: появилась какая-то смутная ответственность за свою жизнь и за жизнь оставшейся семьи. Приближалось его шестнадцатилетие.

Отказ в устройстве на бирже труда опечалил его. Страшил и совет верующих, посещавших семью, чтобы Павлик поехал в Москву и, смешавшись с беспризорными, попал при облавах в дет-колонию. Единственное место, где он находил себе развлечение по вечерам, была библиотека. Однажды, придя туда и усевшись за стол, где он обычно занимался техническим оформлением книг, не замечая себя, задумался, никакое занятие в голову не лезло.

— Павлуха, ты что приуныл? — спросил его зав-библиотекой, проходя с дедом Никитой мимо мальчика. Павел ничего не ответил, но нагнувшись, спрятал свое лицо.

— Ты что молчишь? — теребил его, наклонившись, заведующий. Но Павлик опустил голову еще ниже.

Из-за книжных стеллажей на разговор обратила внимание новая заведующая, дама лет тридцати — Александра Васильевна. Подойдя с другой стороны, положив тихонько руки на плечи мальчика, ласково спросила его:

— Павлуша, что-нибудь дома случилось? Скажи мне, пожалуйста.

— Да, — тихо ответил Павлуша, едва крепясь от слез, — папку арестовали ГэПэУшники и отправили куда-то на поезде.

— Кто же у вас остался дома-то? — поинтересовалась Александра Васильевна.

— Двое детишек маленьких, братишка с сестренкой, да мы с мамкой, — ответил Павел.

— А чем же вы живете теперь? — продолжал дед Никита, — карточки-то хоть оставили?

— Карточки взяли, как папку арестовали. Ходил я на биржу, просился на работу, дядька сказал: "Лишенцы вы, на работу устраиваться бесполезно." — А чем живем не знаю, мамка где-то достает, да сухари, что от мышей остались, доедаем, — рассказал он в ответ.

Все трое долго, сочувственно смотрели на Павлушку, потом молча разошлись на свои занятия.

Мальчонка остался один и, механически перелистывая картинки в книге "Домби и сын", увидел там всякие сцены с оборванными беспризорниками. Еще больше его сердечко сдавило горе, Павел встал и направился к выходу.

— Ты куда? Посиди до конца, — сказала Александра Васильевна. Когда отпустили людей, достала свои карточки, выстригла талоны и отдав Павлушке, сказала:

— Приходи каждый вечер, обязательно, может, чем поможем.

— Не горюй, парень, завтра поеду к своим, где-нибудь устроят, — утешал дед Никита.

Придя через день, Павлик сразу встретился с дедушкой.

— Ну как твои дела? — выходя из-за стола спросил его дедушка Дутиков. — Я был у сына и племянника и говорил с ними насчет тебя. Они велели приехать тебе туда на рабочем поезде — куда-нибудь устроят. Так что утром садись на поезд да поезжай, захвати какие есть справки. Адрес его я вот тебе написал, — с такими словами участия обратился к Павлушке дедушка. Это его так ободрило, что он с большой радостью возвращался домой, чтобы утешить мать.