Серафим (Роуз): Вкус истинного Православия

С этими немощами нашими автору пришлось столкнуться лицом к лицу спустя некоторое время после публикации первоначального журнального варианта исследования, когда он встретил одного русского, недавно эмигрировавшего из Советского Союза. Этот человек обратился в Православие будучи в России, но еще многое понимал в категориях, присущих восточным религиозным системам, которым он долгое время следовал. Для него блаженный Августин тоже был вроде "козла отпущения", которого он обвинял в употреблении непереводимых и непонятных иудейско-ветхозаветных терминов, в неправильном учении о первородном грехе и т. д. Да, действительно, нельзя отрицать, что блаженный Августин подходил к этому догмату с присущим ему чрезмерным логизмом и излагал ошибочный взгляд на прародительский грех — взгляд, заметим, не столько "неправославный", сколько ограниченный и неполный. Бл. Августин, практически, отрицал, что человек имеет хоть немного добродетели или свободы в себе самом и полагал, что каждый ответственен за вину Адамова греха, помимо участия в его последствиях; православное богословие считает эти взгляды односторонним преувеличением верного христианского учения.

Однако недостатки Августинова учения показались простительными на фоне учения гораздо более неправославного, которого придерживался сам тот русский эмигрант, — о полной свободе человека от прародительского греха. Односторонняя критика понимания Августином первородного греха, даже среди православных мыслителей, привела к подобным преувеличениям, вызывающим ненужное смущение среди православных верующих: некоторые писатели настолько "против" Августина, что создается впечатление, будто Пелагий был, возможно, все-таки православным учителем (несмотря на осуждение его Церковью); другие любят шокировать читателей, утверждая, будто учение о первородном грехе — "ересь".

Такая гипертрофированная реакция на августиновы преувеличения еще хуже тех ошибок, которые они желают исправить. В этом случае блаженный Августин становится не только "козлом отпущения", на которого навешивают всевозможные богословские ошибки, справедливо или несправедливо, но чем-то даже более опасным: оправданием для элитарной философии превосходства "восточной мудрости" надо всем западным. Согласно этой философии, не только сам Августин, но почти каждый, находящийся под "западным влиянием", включая многих выдающихся православных богословов недавних столетий, не "вполне понимает" православное учение и должен учиться у нынешних представителей "святоотеческого возрождения". Епископ Феофан Затворник, великий русский Святитель девятнадцатого века, часто особенно выставляется на поругание в этом отношении, потому что он употреблял некоторые выражения, заимствованные с Запада, и даже переводил некоторые западные книги (несмотря на то, что он изменял их, удаляя все неправославное), поскольку видел, что опытно проходящие духовную жизнь православные могли бы извлечь пользу из этих книг (в этом он лишь следовал более раннему примеру преподобного Никодима Святогорца). Представители нашей нынешней "элиты" стараются дискредитировать его, заклеймив именем "схоластика". Дальнейший смысл этой критики ясен: если и таким великим православным учителям, как блаженный Августин и епископ Феофан, нельзя доверять, то куда менее все остальные, простые православные христиане, в состоянии понять сложности православного учения. "Истинное учение" Церкви должно быть столь утонченным, что может быть "по-настоящему" понято лишь немногими — теми, кто получил богословскую степень в модернистских православных академиях, где "святоотеческое возрождение" в полном расцвете, или где есть мыслители, официально признанные в качестве "подлинно-святоотеческих".

Однако странное внутреннее противоречие присуще этой "патриотической элите": их язык, их тон, весь их подход к некоторым вопросам настолько западные (часто даже "иезуитские"), что удивляешься их слепоте, когда они пытаются критиковать то, что столь очевидно является частью их самих. Да, страдал блаженный Августин (но не епископ Феофан) "западным" отношением к богословию и, вследствие этого, сверхлогизмом, чрезмерным доверием к заключениям нашего подверженного ошибкам разума — но это настолько свойственно каждому человеку, живущему сегодня, что неразумно делать вид, будто это проблема чья-то, а не — прежде и более всего — наша собственная. Когда бы только все мы имели хоть часть того глубокого истинного "православия сердца" (выражение святителя Тихона Задонского), которым блаженный Августин и епископ Феофан обладали в величайшей степени, мы бы гораздо менее были склонны преувеличивать их ошибки и недостатки, действительные или воображаемые.