Пётр Загоруйко - Евангелие для цыганского барона

"Боже, по милости Твоей благослови эту пищу, но особенно прошу Тебя, дай этому дому вкусить Твою нетленную пищу – Слово Твое. Аминь".

— Странные слова ты сказал, еврей. У нас по такому случаю говорят: "Лавэндыр чяло на явэса" – "Словами сыт не будешь".

— А у нас, христиан, по такому случаю и по всем другим случаям говорят то, что сказал Сам Христос диаволу: "Не хлебом одним будет жить человек, но всяким Словом Божиим". Хотелось бы мне знать, почему ты меня назвал евреем? – Я ведь украинец, хотя неплохо, думаю, было бы родиться среди избранного Богом народа.

— А назвал я тебя евреем потому, что ты и есть еврей, потому что ты умеешь все делать, а это могут только евреи.

Ты не обижайся, Андро, но ты просто ничого нэ знаеш про свою нацию. Бо колы в вийну булы нимци, то щоб вас нэ рострилялы, батькы (Когда была война... то чтоб вас не расстреляли, родители... ) поминялы фамилию, то ты и став хохлом, хоч в тэбэ и тэче (течет) еврэйська кров. Андрей не привык спорить, а потому только улыбнулся скороспеченной легенде, сказав при этом:

— Отчасти ты прав, поскольку Христос был евреем, а мы, христиане, Его братья.

Беседа затянулась надолго. Барон задавал разные вопросы из Библии. Но по всему было видно, что он не читал Писания, а пользовался суррогатами (искаженными заменителями) людей, кощунствующих над истиной. Поэтому Андрей прилагал все усилия, чтобы цыган понял необходимость личного исследования Евангелия.

Марц, видя, что их разговор о Боге приятен Голубенко, приказал принести "божественные", как он выразился, книги из своей библиотеки, привезенные из Москвы.

Андрей удивился, увидев знакомые издания: иллюстрированную "Детскую Библию", "Библию", изданную Московской патриархией, "Жития святых" и др., но понял, что сердце барона очень и очень далеко от внутренней силы этих книг, а показывал цыган эти книги только лишь из тщеславия, потому что эти книги для него были такими же "ценными" как и "Практическая магия", "Белая магия", которые были принесены в числе "религиозных" книг.

Постепенно, даже в течение этого дня, решение Андрея – во чтобы то ни стало уехать домой – было приторможено интересом Марца, пусть и не вполне искренним, но все же дававшим маленькую надежду на то, что его любовь, как христианин этом доме будет небезрезультатна.

Пока коллеги Андрея оборудовали место под мастерскую, Марц водил Голубенко по всем комнатам, объясняя свое желание относительно каждой из них – в какой обтянуть стены кожаными пуфиками, где установить какую лепку, где подшить подвесные потолки... Войдя в зал, он указал на косяки проемов:

— Здесь поставишь анталтов, поддерживающих потолок.

— Атлантов – поправил Андрей.

— Ну, хорошо, пусть будет адландов, какая разница?

Но эта разница резала слух Голубенко своей неграмотностью, смешением языков: русского, украинского, цыганского, отчасти молдавского. Иногда нужны были большие усилия, чтобы не засмеяться, не унизить того, кто в своих глазах был самым-самым, к тому же повелителем, судьей отцом ромалэ. Мало-помалу день склонился к вечеру и ромалэ стали задавать друг другу вопросы, озадаченные где их гости изберут себе ночлег. Несколько позже, двоих коллег Андрея определили во флигель.

— Где ты хочешь спать, Андро?

— Вот в этом доме, в котором буду делать ремонт.

— Так там же пусто, там бесы литають, всю ночь шось вые и вые и сам сатана стукае свома кисткамы (что-то воет и воет, и сам сатана стучит своими костями ). Там же свету нэма. (Надо сказать, что цыгане не выключают свет всю ночь). Иды он до своих хлопцив, бо воны у флигили полягалы.

— Нет, нет. Дайте мне, пожалуйста, постель; я пойду облюбую себе уголок там, – указал рукой Голубенко на ремонтируемое здание.

— Та ты шо здурив?

Но видя настойчивость Андрея, да к тому горя любопытством, что будет с баптистом назавтра, принесли перину, большую подушку, простыни.

— Нэ бийся, тут клопив нэма, мы ны с тых цыган, шо клопив кормлять. Дело дел лачи рат (спокойной ночи) пожелал барон, ухмыляясь и ожидая обратного.

— Похасела...(погибнет), – добавила Румида.

Голубенко ушел вглубь дома, на ощупь отыскав укромное место, разложил постель и только теперь успокоился духом, оставшись наедине, из-за чего он так и настаивал, чтобы быть именно в этом доме. Теперь он мог свободно, сколько угодно молиться. Поблагодарив Бога за прожитый день, среди виденного им ада, Андрей просил своего Господа дать ему ясность – как быть ему дальше. После молитвы уснул крепким спокойным сном. Утром следующего дня ромалэ от малого до великого собрались во дворе. Их взоры были направлены к двери, куда поздно вечером ушел святой (новое имя данное Андрею Наидой). Один лишь Ипан осмелился подняться по ступеням почти к самой двери, да и то держал кнут на изготовье, как будто оттуда должен был появиться сатана, жуя святого. От страха он даже забыл, что обращаться надо по-русски, а потому громко задал два вопроса по-цыгански: