Анна Ильинская - Страницы жизни шамординской схимоахини Серафимы

Вокруг отца Нектария тоже собрались многие представители русской культуры, но уже нового, мученического периода нашей страны, из которых назовем пламенную оптинку Надежду Павлович, художника Льва Бруни (его кисти принадлежит фреска Крещения в Елоховском соборе) с женой Ниной Константиновной, урожденной Бальмонт. В 20–х годах неподалеку от Оптиной гостил И. Соколов — Микитов, с легкой руки Бруни сюда наезжали живописцы Петр Митурич, В. Татлин. Последнего оптинского старца посещал актер М. Чехов, молодой врач С. Никитин (пройдя сталинские лагеря, он станет епископом Стефаном и примет блаженную смерть в алтаре), а также другие «дети страшных лет России», которые в годы выпавших им на долю испытаний особенно нуждались в мудром водительстве. Жили они кто при монастыре в качестве сотрудников музея, кто на арендованных у лесничества бывших монастырских дачах.

Молодые послушницы Шамординского монастыря Ирина и Анастасия Бобковы (слева направо, стоят). (Фото начала века).

Духовное водительство отца Нектария и отца Анатолия не имеет аналогов в истории старчества, ибо пришлось на годину небывалых испытаний, равных которым Россия не знала. Жития прежних оптинских учителей составлялись учениками сразу после их кончины, когда в памяти были свежи все эпизоды их славной пастырской деятельности; духовные же чада последних старцев были высланы, истреблены, в лучшем случае избирали путь молчания. Это было время крушения всех устоев, оскудения всех родников, от века питающих православную душу, поэтому тех, кто отваживался записывать, тем более размножать свои рукописи под копирку и передавать «из полы в полу», нельзя назвать иначе, как героями: за подобные мемуарные упражнения в те годы очень просто было поплатиться собственной жизнью. Поэтому‑то так трудно отыскивать сегодня драгоценные жемчужинки, касающиеся «могикан оптинской династии» (Б. Зайцев). Трудно, но возможно, свидетельством чему — настоящие заметки, созданные на основе дошедших до нас свидетельств, письменных и устных. И матушка Серафима, несгибаемо верная великим своим наставникам, во всеуслышание свидетельствующая о них подвигом всей своей жизни ~ одна из этой славной плеяды…

Методы воздействия двух старцев на человеческую душу тоже были разными. Отца Анатолия современники называли золотым дождем утешения, а отец Нектарий вел учеников тернистым путем подвига. В его любви к людям не было сентиментальности. Он не жалел своих духовных чад малой человеческой жалостью и частенько бывал беспощаден к ним. Истина не сладкое млеко, но, по слову апостола Павла, пища твердая и не всегда удобоваримая, не каждым зубкам дано одолеть ее (Евр. 5, 12). Поэтому новоначальных Батюшка старался отсылать к мягкосердечному Отцу Анатолию: как правило, такие не выдерживали его завышенных требований и с прискорбием отпадали. В эти кровавые годы отец Нектарий никому не подавал надежды, лишь повторял: «Не бойся, малое стадо» (Лк. 12, 32).

Очевидец оставил нам живую картинку исхождения старца Нектария на общее благословение. Таким и увидела его вернувшаяся из Белоруссии Ирина, тоже вряд ли подозревающая, что станет старицей Серафимой, носительницей ангельского чина, последним свидетелем дней минувших…

В темном подряснике, подпоясанный широким ремнем, в мягкой камилавке, отец Нектарий вышел из кельи, осторожно прикрыв за собой дверь, и истово перекрестился на иконы. Он был в фиолетовой епитрахили с убогими галунными крестами, в левой руке свеча. Лицо его было неопределенного возраста — одновременно и старик, и юноша — небольшая борода с проседью, голова наклонена книзу, глаза полузакрыты. Он направо и налево благословлял посетительниц хибарки, капая на некоторых горячим воском, а мимо Ирины вот уже в который раз проходит как мимо пустого места.

— Почему ты, монашка шамординская, пришла сюда? — строго спрашивает наконец, хотя она одета в мирское платье. — Вы относитесь к отцу Анатолию, мне запрещено принимать вас.

— Что хотите делайте, батюшка, — рискнула Ирина, — или исповедуйте, или уеду домой такою же, как была.

Надо сказать, манера облегчать душу у отца Нектария и отца Анатолия была разная. Отец Анатолий никого не держал долго: быстро, как правило, на ходу, давал существенные советы, которые впоследствии оказывались единственно верными для человека. А старец Нектарин занимался с исповедающимся кропотливо, обстоятельно и непременно наедине. Иногда оставлял его одного молиться, а сам уходил по своим делам. В такие минуты хорошо чувствовалось, что скрыть ничего нельзя, да и бессмысленно: батюшка без слов знает все, даже то, что не дошло еще до сознания исповедующегося. Его слова не всегда были понятны для окружающих, но несли в себе глубокий смысл, который открывался позже.