Андрей Кураев - Сегодня ли дают печать антихриста?

Тем не менее на иконах даже в храмах есть номера. И икона, плененная музеем и пронумерованная им, все равно свята для православного. Иконы остаются иконами, а не превращаются в пронумерованные доски… Тем более не произойдет этого с людьми, на которых государство повесило «номерки», — если мы сами не будем считать себя «номерами», но сохраним в себе память о том, Чьим образом мы являемся.

Человек вообще по-разному именует себя в разных ситуациях. В храме он называет себя «раб Божий такой-то». В других ситуациях представляется по фамилии…

А ведь фамилия имеет много общего с идентификационным кодом: как и код, фамилия не выбирается, как и код, фамилия несменяема и остается с человеком (по крайней мере, с мужчиной) на всю жизнь. Как и код, фамилия должна называться при всех контактах человека с официальными структурами. Как и код, фамилия в обиходе не включает в себя сведений о принадлежности человека к христианской Церкви. Как и код, фамилии появились сравнительно недавно — они не были в ходу на «Святой Руси», и очень мало кто из отцов древней Церкви имел фамилию (почему и именуем мы их по месту рождения или подвига). Более того, церковный человек, бывает, уже утратил свою фамилию (приняв монашество, христианин уходит из своего рода, из своей семьи, утрачивая отчество и фамилию), но при этом для государства он все равно будет обладателем определенной фамилии, вписанной в его паспорт. И на выборах, равно как и в налоговой полиции, его будут записывать не «иеромонахом Иоанном», но «гражданином Петровым А.В.».

А ведь в иных случаях человек представляется, и совсем не называя своего имени: «Я — таксист»; «Я — почтальон»; «Я — слесарь»; «Я — ваш депутат»…

Более того — при желании ситуацию многоимянности человека можно истолковать как вполне благочестивую. Мол, мое священное, крещальное имя — только для храма и общения с Богом и братьями по вере. А вне храма, в мирской жизни, свое святое имя я не буду использовать. «Не давайте святыни псам» (Мф. 7,6).

Во многих религиях сакральное имя табуируется. Для общения с иноплеменниками имеется одно имя, а для общения в семье и со жрецом — другое (или даже другие) [17]. В наше время были (и еще есть) люди, носившие двойные имена. Одно имя — советское (Октябрина, Владлен) или нехристианское (Рустам, Руслан), другое — церковное. И священники не требовали смены паспортов, вполне терпимо относясь к тому, что вне храма человек зовется иначе, чем в Церкви.

Вспомним также, что креститель Руси князь Владимир вошел в историю со своим языческим именем, а не с крещальным (Василий). Русские цари перед смертью принимали монашеский постриг — но поминаем мы их все же по их мирским именам… А блаженная Ксения Петербургская представлялась именем своего мужа…

Иногда же роль «идентификатора», приставляемого к имени человека для обозначения именно этой персоны, служит как раз… цифра. Так происходит при упоминании владык светских и церковных: Николай II, Алексий II…

Наконец, в самой священной части нашей речи — в нашей речи о Творце — мы сами порой заменяем Имена цифрами («Вторая Ипостась, Третья Ипостась…»)… «Единица, от начала подвигшаяся в двойственность, остановилась в троичности» [18], — пишет святитель Григорий Богослов о Троице, цифрами заменяя ипостасные имена Отца, Сына и Духа.

Имя — это один из способов опознать («идентифицировать») человека. И обычно идентификация предшествует именованию. Сначала я вижу знакомого, узнаю его знакомые черты (по голосу, походке, одежде, чертам лица…). И лишь затем, уже узнав его, — я вспоминаю его имя. Иногда же (скажем, в письме или при разговоре по телефону) имя выступает в качестве преимущественной или даже единственной опознавательной приметы. Есть опознание людей по отпечаткам пальцев. Если человека, погибшего в катастрофе, опознали именно по результатам генетической экспертизы (а именно генетические паспорта и распознаватели вскоре войдут в нашу жизнь) или по отпечаткам пальцев — отпевать в храме его будут по имени или же в ектеньях будут называть данные экспертизы? Ясно, что по имени, а значит, каким бы образом ни идентифицировали человека — для Церкви и для родных он всегда будет связан с именем.

В жизни много ситуаций, когда человек действует анонимно. Например, проходя в метро, я же не останавливаюсь для того, чтобы громко оповестить всех — начиная от пассажиров и контролера и кончая уважаемым турникетом: «Внимание, я, диакон Андрей Кураев, прохожу в метро!». Я просто бросаю совершенно анонимный пятачок или жетон в этот самый турникет или засовываю в него не менее безымянную магнитную карточку. Из того, что при этом моем контакте с государственной службой я не назвал своего крещального имени, никак не следует, будто я от этого своего имени отрекся. Более того — разве нам хотелось бы, чтобы турникеты в метро узнавали нас по имени и знали, когда и куда мы едем? Нет? Мне, например, не нравится, когда меня узнают неведомые мне люди в магазинах или на улицах. Если налоговый номер спрячет мое имя от любопытствующих клерков из налоговой инспекции — я буду только рад. А использование номера в налоговых документах не позволяет людям, работающим с этими документами, сразу узнавать — с кем же именно они имеют дело.