Старец Иосиф Исихаст - Выражение монашеского опыта

Я уклонился от темы, мой дорогой батюшка, и, помянув дни древние, [118] Ср.: Пс. 142, 5. воспарил умом. Прости мне, твоему отцу, однако, хотя я и таков, но родил тебя Божественным Духом.

Я претерпел муки, мой добрый сын, чтобы явить тебя сыном грешного Иосифа. [119] Старец так называет себя самого. — Прим. пер. А впоследствии испытал непомерную боль из‑за того, что ты меня оставил. И в конце концов снова сильно тебя возлюбил. И хожу туда–сюда, взывая: «Сын мой! Сын мой! Где ты? Куда ты идешь, мое чадо? Где оставил, дитя мое, малое бремя своего послушания и зачем восхотел нести тяжесть Сизифа?»

Говоря это, безмолвно печалюсь, предавая молчанию большее. И снова вспоминаю твое доброе служение, которого сейчас лишен, и забываю полынь, которой ты, уйдя, меня напоил.

Ты снова приехал, пришел, сын мой, и сказал, что напишешь. И я, действительно, ждал твоего словечка. Но мой возлюбленный сын снова меня обманул, сказал я. И лишь совсем недавно наш добрый диакон, придя, принес мне конверт. И, открыв его с великой радостью — желая посмотреть, что ты пишешь, — к прискорбию, вместо письма нашел внутри только кляп на сумму «пятьсот». [120] По–видимому, речь идет о деньгах — пятистах драхмах. — Ред. Ты как будто сказал мне: «Ешь и молчи!» Хорошо и это, дитя мое, и я на самом деле очень тебе благодарен. Но все же это не то, что твое маленькое письмецо!

Ах, дитя мое! Человек никогда не бывает совершенно плохим. В нем есть и хорошее, и плохое. Так что, вспоминая его хорошее, молишься, волнуешься за него, переживаешь, твоя душа болит, ты просишь о нем Бога. А в его плохом виноват не он, а наш враг диавол. Поэтому не печалься, дитя мое, и не вспоминай прошлого. Ибо то, что было, прошло. На мою голову свалились еще большие беды, так что твой поступок показался мне благоуханием.

С тех пор я болезную и молюсь о тебе еще больше. Итак, не печалься. Мы люди и чада преступления, имеющие в основе своей грех наших прародителей. Поэтому Господь окажет нам снисхождение и при покаянии все это простит.

Ты же не забывай наших ночных духовных бесед, которые мы вели, когда ты приходил в мою убогую келлийку, радостных постов, дней масленицы, безмолвия и молчания, непрестанной молитвы, умилительного благоухания лилий смиренной пустыни, нашего возлюбленного отца Арсения, который готовил для тебя сладости и весело тебя поддразнивал. Вспоминай об этом. А о том, что ты нас оставил, — забудь об этом, потому что из‑за этого огорчаешься. Достаточно того, что ты терпишь сейчас.

Забыл тебе написать, что сейчас я построил отдельно, чуть подальше, маленькую келлийку. Но она еще не закончена. И я временно живу рядом, в одной пещерке. А сделал я это потому, что мы разговаривали по вечерам с отцом Арсением и это нарушало мое безмолвие. И у меня уже есть чудесное безмолвие.

Я самый счастливый из людей. Ибо живу без попечений, непрерывно наслаждаясь медом безмолвия. И когда удаляется благодать, безмолвие в какой‑то мере, как другая благодать, согревает меня на своей груди. И кажутся меньшими скорби и печали этого лукавого и бедственного жития. Ведь печали и радости этой жизни следуют одна за другой вперемешку до последнего издыхания.

Поэтому и Филипп Македонский, как повествует история, когда к нему одновременно пришли три сообщения, полные радости и почета, снял свой перстень — великой ценности — и бросил его в море, чтобы умерить лишением перстня избыток радости. «Чтобы не случилось того, — говорит он, — что ко мне пришли все скорби вместе и я не смог их вынести».

Видишь, сын мой, что, хотя они были и не причастны благодати, «яже вещей истина» умудряла их «искупать» обстоятельства и жить умеренно?

Но сколь более мы, совершенные христиане, богато вкусившие дара Христова, должны проводить жизнь богомудро, искупующе время [121] Еф. 5, 16. и терпеливо перенося все печали временной жизни?

Да, дитя мое. Ибо пока мы живем — в этой жизни нет покоя. Она замешана на страданиях. Все перемешано, и блажен умеющий извлекать пользу из всего.

Пожалуй, как раз то, что кажется нам плохим, приносит нашей душе больше пользы, когда терпим это без ропота.

Во всяком случае, достойно удивления, как изменяется, как переворачивается все временное, все суетное в этой жизни. И первые в одно мгновение становятся последними, а последние — первыми.