Единство воли, разума, чувства в человеке — это идеал, и не только в повседневной жизни, это идеал в познании и в науке. Вот к этому и стремился Ломоносов, постоянно отражая атаки псевдобогословов, которые упрекали его в том, что он пытается проникнуть в тайны природы. Ломоносов иронически писал: «Какой смысл ученым на вопрос о том, как устроено то или иное образование или как происходит тот или иной процесс, отвечать: “Бог так сотворил” — и все». Для него было ясно, что Бог так сотворил, но ведь он хотел знать, как это устроено, как Он сотворил. И Ломоносов считал себя вполне вправе двигаться в своем познании настолько, насколько позволяет разум. И чем больше он проникал в тайны материи, чем больше он их познавал, тем больше приходил к мысли о Творце и Создателе.
Наверное, вы все помните хрестоматийное его стихотворение «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния». Ломоносов приводит в этом стихотворении несколько гипотез о том, что такое северное сияние и что вообще происходит с небесными телами. Он говорит, что древние святые отцы, Василий Великий и другие, писали о разуме, который заложен в природе (как мы бы теперь сказали — закодирован в природе), и замечает по этому поводу: а насколько более они имели бы право так говорить, если бы обладали нашими инструментами, нашими теориями, нашими методами! Продолжая мысль Ломоносова, я могу сказать, что от XVIII в. мир продвинулся еще дальше, и Вселенная, которую мы познаем теперь, стала намного более сложной и, следовательно, гораздо более требует объяснения. Ибо чем она сложнее в наших глазах, тем таинственнее ее первооснова.
Одновременно с Ломоносовым жил другой мыслитель, замечательный человек (тоже очень одинокий), странник Божий — Григорий Саввич Сковорода, украинский мудрец. (Кстати, Владимир Сергеевич Соловьев — один из его потомков.) На его гробнице написано: «Мир меня ловил, но не поймал». И в монахи его хотели заманить, и в Академию его брали, но он был вольный человек, отовсюду уходил, скитался со своим мешочком и книгами, писал свои вирши, рассуждения, размышления. Сковорода пришел к мысли, которой не коснулся Ломоносов. Для Ломоносова четкое, ясное мышление, рациональное постижение мира было достаточным для того, чтобы постигнуть последнюю реальность. А Сковорода почувствовал, что этого недостаточно, что нужно иное (он не употреблял слово «интуиция»), что нужен иной — глубокий, духовный подход, что реальность Божья открывается в мире как бы иными путями. И Сковорода уличал, изобличал тех людей, которые, подобно Емельяну Ярославскому [1] Емельян Ярославский (1878–1943) — лидер Союза воинствующих безбожников, автор антирелигиозной книги «Библия для верующих и неверующих». — Прим. редактора.
(уже в наше время), брали из Библии внешнее и говорили: пустое занятие! Все это было предвидено, предсказано у Григория Саввича Сковороды.
Наступает XIX век. Болезненный кризис потрясает российскую цивилизацию, вернее сказать, элиту цивилизации, предтеч российской интеллигенции (тогда это в основном были люди аристократического слоя). Они чувствуют, что официальная государственная Церковь, которая при Петре I была порабощена, прикована к государственному механизму, их не удовлетворяет. Почему? Потому что свободолюбие уже пустило глубокие корни в народе, и это свободолюбие воплотилось в духе мыслящих людей. Новиков, Радищев (конец XVIII в.) уже уязвлены страданиями человечества. И они начинают искать внецерковные пути философии, мистики: ищут их в оккультизме, в теософии, в масонстве, в юродстве… Это были напряженные искания. Вы помните, в «Войне и мире» есть сцена, когда Пьер Безухов вступает в масонскую ложу. Это не случайно у Толстого — Пьер был одним из многих, кто искал внецерковных путей. Можно понять этих людей? Можно, потому что Церковь как институт находилась в тяжелейшем состоянии, опутанная со всех сторон цепями государственных служб. И это недоверие к ней стало огромной трагедией, внесло раскол между церковной традицией и зарождающейся интеллигенцией.
В начале XIX в. начинается поиск контактов с философскими течениями Запада. Кто повлиял на русскую философию XIX в.? Прежде всего, Шеллинг. В течение всего столетия влияние его было огромным — и прямым, и косвенным. Шеллинга лично знал Петр Яковлевич Чаадаев, с Шеллингом был дружен Тютчев; на Шеллинге основывался Владимир Соловьев, из Шеллинга, возможно, исходил Булгаков.
Читать дальше