Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень - Жизнь. Смерть. Бессмертие

В. И. Тем более, что Он часто говорит: «Вера твоя спасла тебя».

О. А. Уже спасла. И когда Господь говорит о спасении в плане спасения от болезни, это на самом деле знаменует то, что человек, имеющий веру, какой‑то частью своего существа уже принадлежит другому миру, где нет болезни, где нет сатаны. Всякое нарушение природной гармонии есть сатанинское действие. И поэтому Христос, когда говорил о женщине больной, Он говорил, что это дочь Авраама, которую связал сатана. Значит, Он имел в виду это зло природное. Так вот, кто хоть на миг вырывается из него, он уже принадлежит к другому миру. И наша задача — жить таким образом.

Но вы скажете: так может жить только мечтатель, отрешенный человек и человек не от мира сего. Да, в общем, да. Что же, тогда спасение для нас невозможно? Возможно, потому что кроме наших усилий жить в Боге, есть еще Его усилия привлечь нас к Себе. И поэтому на вопрос учеников — испуганный вопрос! — «Кто же может спастись тогда?» Христос отвечает: «Для человека невозможно, а для Бога всё возможно». Он говорит в ответ на их вопрос, связанный с богатым юношей. Очень знаменательно… Он говорит, что легче верблюду пройти в игольное ушко, а они ужасаются. Можно подумать, что у них были большие богатства. Нет, но они поняли Его, они прекрасно поняли, о чем идет речь, — о любой страсти, которая является препятствием. Они поняли, что они могут иметь это богатство, даже будучи бедными людьми. И поняли, что расстаться с этим человеку очень трудно и, следовательно, пути нет вперед. И тогда они задали этот вопрос, и Он ответил, что Богу это возможно.

Значит, спасение является не актом самовозвышения человека на уровень жизни с Богом, а это есть акт спасения, идущего от Бога, Который отвечает человеку и поднимает его.

В. И. Встречное движение.

О. А. Да, это есть богочеловеческий процесс, ради которого всё, собственно, и создано, потому что это есть единственная настоящая живая жизнь. Иначе это жизнь насекомого, жизнь гусеницы, жизнь бессознательного существа, жизнь человека, который вечно гоняется за призраками. Поэтому я еще раз подчеркиваю, что вера — это совсем не мировоззрение и не убеждение, хотя мы иногда так говорим (ну, речи я беру, книги), — но вот подлинно, что имеется в Писании. Это совсем иное, и оно тождественно уже со спасением.

В. И. То есть вера уже есть спасение?

О. А. Нет, она оплачивается. Она сама по себе. И вот именно поэтому мы говорим, что вера — это дар все‑таки, именно вот эта вера. Не в том смысле, что мы достигли христианского мировоззрения размышлением зрелым, диалогом с людьми, с самими собой и так далее, — это совсем другое, — а вот дар Божий, то состояние души, которое нас делает ясным и твердым. Вот это есть уже благодать — понимаете? Это благо, которое дано нам даром. Благо — дано.

В. И. Но тут что‑то похожее на кальвинистское, может быть, или лютеровское — я уже не помню, чье там, — учение о предопределении.

О. А. Это Кальвин.

В. И. Кальвин. Тогда спастись вообще никто не может.

О. А. Но тут есть разница.

В. И. Тут только либо дана благодать, либо ее нет, потому что, как ты не бейся, уже ничего из этого не выйдет.

О. А. Конечно, в этом мировоззрении кальвинистском есть элемент какой‑то мрачности, который нам трудно в Евангелии найти.

В. И. И детерминизма жесткого нет?

О. А. Да, нету. Поэтому Бог и Отец Иисуса Христа не может быть вот таким, каким его мыслит кальвинистская теология: всегда есть взаимосвязь. И вопрос этот стоял раньше Кальвина. Он стоял, когда некий монах Пелагий, искушенный в аскезе, сказал, что благодать только как бы созерцает наши усилия (а усилия все наши целиком). Ну, как аскет он так мог говорить, ориентируясь на свою практику. Блаженный Августин, исходя из своего опыта, когда Бог его за уши буквально вытянул из болота, сказал: ничего наше уже не стоит — всё благодать Его. Но Церковь склонилась к мысли Иоанна Кассиана Римлянина, который около того времени предложил как бы среднюю, богочеловеческую модель: действуют оба фактора — и усилия человека, и божественная благодать. Сама модель их взаимопроникновения установлена быть не может, потому что мы всегда индивидуальны, всегда это очень тонко. Мы не можем так, грубо это построить — что столько процентов божественного, столько процентов человеческого: это было бы невозможно.

В. И. Я, может, задал тот же вопрос, что и апостолы, в связи с тем, что некоторые места, я знаю это, людей смущают, они как бы служат искушением — вот насчет того, что «кто крестится, тот спасен будет», «кто призовет имя Господне», уже спасен.