Сегодня ислам и христианство вновь стали соперниками, ввязались в напряженную конкурентную борьбу за людей, власть, общественное мнение
Мистики и «путь отрицания»
При таком количестве религиозного вооружения, заряженного, взведенного и готового выстрелить, столкновение мусульманской и христианской цивилизаций может показаться неизбежным. Но и в исламе, и в христианстве сильны мистические традиции, в которых опыт восприятия божественного побуждает относиться к представителям других религий, как к товарищам-паломникам, спутникам в таинственном путешествии к вечному и неописуемому. Мистики обеспечивают ресурсами мусульман и христиан, заинтересованных в том, чтобы если не перековать мечи на орала, то хотя бы держать мечи спрятанными в ножны.
Изучая христианство, студенты зачастую узнают о христианских философах больше, чем о мистиках. К примеру, католический философ Фома Аквинский (1225–1274) ввел Аристотеля в диалог с христианством, а также дал известное определение человеку как совокупности тела и души, которые разлучаются в смерти, но вновь воссоединяются при воскресении. Фома Аквинский также выдвинул ряд логичных доводов существования Бога, которые и по сей день остаются предметом споров. Однако как и другие великие религии, христианство породило мистическое направление, которое во имя великой тайны Бога скептически относилось к систематическому богословию и философии. Подобно нынешним пятидесятникам, древние и средневековые мистики ставили опыт выше догмы.
И в исламе, и в христианстве сильны мистические традиции, в которых опыт восприятия божественного побуждает относиться к представителям других религий, как к товарищам-паломникам, спутникам в таинственном путешествии к вечному и неописуемому
Ортодоксы рассчитывали на theosis, или обожествление («Божией милостью стать тем, чем Бог является по своей природе», – писал Афанасий Александрийский). Средневековые католики, такие, как Тереза Авильская (1515–1582), стремились к единству с Богом. Но так или иначе, христианский мистицизм подразумевал непосредственный опыт восприятия божественного. Христианские мистики прослеживали свои традиции вплоть до явления Иисуса охваченному экстазом Павлу и приближенности Иисуса к его Отцу, но периодами подлинного расцвета христианского мистицизма считаются Средневековье и Ренессанс. Подобно Блаженному Августину, который, как известно, молил Бога даровать ему целомудрие и воздержанность, «коими пока не обладал», святой Франциск Ассизский (1182–1226), гуляка и баловень из зажиточной семьи, обратился к «нищему житию» и единству с Богом в прославлении природы. Мистики-женщины, например, Юлиана Норичская (1342–1416), радовались женственному аспекту Бога. Майстер Экхарт (1260–1328) красноречиво высказывался о via negativa, «пути отрицания», ведущем к Богу, который находится за пределами пространства, времени и описаний, следовательно, о нем можно сказать, по примеру индуистских мыслителей, только «neti neti» («ни то и ни другое»). Даже Фома Аквинский признавал, что «проще сказать, чем не является [Бог], нежели то, что Он есть» 48.
Безусловно путь от современного евангеличества и пятидесятничества к средневековому мистицизму долог и извилист: это путь от мегацерквей и убедительных проповедей в них о том, как голосовал бы Иисус, к Майстеру Экхарту. Но и Экхарт, и типичный пастор мегацеркви оба вовлечены в непрекращающийся христианский диалог о сотворении и распятии, о грехе и искуплении. Единственное преимущество пастора перед мистиком – простота его повествования: мы грешны, Иисус умер за наши грехи, и мы обретем спасение, если уверуем в Иисуса. Преимущество мистика перед пастором – в осознании, что порой не все так просто, как кажется. Иногда христианство невозможно выразить примитивными формулами греха и спасения, веры и труда. Мистик не видит ничего возмутительного и даже странного в том факте, что мать Тереза Калькуттская годами трудилась, не имея возможности даже представить себе присутствие Бога. Мистик понимает также, что сомнение неотделимо от истинной веры. Он знает это по той причине, что (как выразился Бог в Ис 55:8 по Новой международной версии, NIV), «мои мысли – не ваши мысли, ни ваши пути – пути Мои». Поэтому вера и сомнение – неизменные партнеры. Да, проблема христианства – грех, решение этой проблемы – спасение. Да, путь к этой цели – труд, или вера, или и то, и другое, по примеру святых или более заурядных «рыцарей веры». Но эти простые формулы никоим образом не подводят черту под тайнами главных символов христианства – Бога, Христа, Библии и Церкви. И большой вопрос гибели и процветания, смертности и созидания не только не получает ответа от веры (или, если уж на то пошло, от сомнения), но и по-прежнему ждет разрешения.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу