Цанг Ньон Херука: Поющий о свободе. Жизнь великого йогина Миларепы

Второй, «луноподобный», ученик Миларепы Речунгпа значительно реже упоминается и цитируется в классических трудах; его отдельных живописных или скульптурных изображений в тибетских монастырях и домах почти не найти. Есть несколько его биографий на тибетском языке, по целому ряду причин недоступных широкому западному читателю. Упоминания о Речунгпе мы находим в жизнеописаниях Миларепы; его имя также часто звучит в устных рассказах буддийских лам – в основном во время церемоний посвящения в важные тантры так называемой линии передачи шепотом. Речунгпа присутствует в мандале Второго Кармапы Карма Пакши над головой последнего, то есть на традиционном учительском месте.

В целом до недавнего времени из всей этой информации складывался довольно противоречивый образ Речунгпы. Говорили, что он неоправданно много времени уделял общению с девушками, периодически проявлял излишнюю гордость и не всегда точно следовал указаниям своего Ламы, а иногда даже напрямую делал то, чего Миларепа просил не делать. При поверхностном сравнении рядом с дисциплинированным и уравновешенным монахом Гампопой влюбчивый и самоуверенный Речунгпа выглядел несерьезно. Но несколько лет назад появилась сначала докторская диссертация Петера Алана Робертса, современного ученого британского происхождения, а потом и его книга «Биографии Речунгпы. Эволюция одной тибетской агиографии». Эти работы в буквальном смысле перевернули представления заинтересованного читателя о жизни Речунгпы и его роли в становлении традиции Кагью. Вместо своенравного повесы мы увидели чрезвычайно талантливого и в то же время преданного и последовательного ученика, которого Миларепа, по-видимому, любил больше всех остальных. По крайней мере, великий отшельник видел в Речунгпе особые способности к пониманию и постижению смысла Тантры – и поэтому отправил его в Индию за теми методами, которые не смог полностью принести Марпа-переводчик. Речунгпе было поручено отыскать Типхупу, держателя традиции передачи шепотом, которая когда-то пришла к Тилопе от Дакинь Уддияны. Сам Мила, будучи в преклонном возрасте, пойти за этими поучениями не мог и потому отправил Речунгпу, а когда тот вернулся с победой, Миларепа попросил научить и его тонкостям этих тайных и глубоких практик. Таким образом, Речунгпа не только ученик Миларепы, но в чем-то и его учитель.

Исследуя несколько разных жизнеописаний Речунгпы и отслеживая, как они передавались в Тибете из поколения в поколение, Робертс отмечает, что в некоторых линиях передачи просматривается тенденция постепенно умалять значение Речунгпы. Причина, по которой это случилось, столь же древняя, как сама Дхарма Будды. Любое общество примерно на две трети состоит из людей консервативного склада ума. Буддизм в середине первого тысячелетия до нашей эры возник как движение прогрессивных, свободомыслящих людей, отвергавших многое, что было свято для закостенелой традиционной Индии, – реальность богов, кастовую систему и т. д. Но если ему предстояло стать всеобщим, то он должен был найти в себе достаточно гибкости, чтобы – парадокс! – подходить не только вольнодумцам, но и людям с ортодоксальными умами. Так и случилось – первые нашли в нем свежий ветер свободы и блаженство раскрытия возможностей ума, а вторые – величие монастырей, строгость их уставов и обетов. Для того чтобы выжить и утвердиться в различных общественных системах, буддизм вынужден был опираться на монашеские учреждения и иерархии, а не на организации мирян, и тем более не на йогинов-индивидуалистов, свободных от всяких обязательств. Таким образом, практически с самого начала буддийское сообщество было разделено на монахов, которые носили униформу и потому производили впечатление «настоящих» буддистов, и всех остальных, кто не имел таких «знаков отличия». С приходом Учения в Тибет, как пишет Гьялтрул Ринпоче из Гарварда в своей докторской диссертации, посвященной Гампопе, напряжение между этими двумя группами только усилилось [5]. Вполне понятно, что поучения, передававшиеся в монастырях, не должны были восхвалять мирской или йогический путь практики – иначе монахам трудно было бы поддерживать дисциплину. Поэтому из текстов, особенно жизнеописаний, постепенно исчезали наиболее романтические пассажи и истории учителей-женщин, а мирские учителя – основатели линий преемственности – все чаще представали не слишком зрелыми людьми, подверженными обычным человеческим чувствам. Так, у Цанг Ньона Марпа постоянно грустит, чего-нибудь боится и периодически плачет. Хотя в большинстве случаев эти эмоции вызваны разлукой с учителями или необходимостью в одиночку пересечь Гималаи – все же кажется, что биограф сильно преувеличивает впечатлительность героя. Вполне возможно, что в монашеской среде общепринятым было снисходительное отношение к мирянам как к людям эмоционально неустойчивым и падким на соблазны. Этим можно объяснить и «эволюцию» жизнеописаний Речунгпы. Он был независимым йогином и имел свободные отношения с женщинами, а потому его пример, несомненно, будоражил бы монахов, будь он показан только в положительном свете; поэтому с каждой новой редакцией он становится все более гордым и непослушным. Анализируя несколько разных линий, по которым в Тибете передавались его биографии, Петер Алан Робертс находит множество подтверждений того, что роль Речунгпы в преемственности Кагью была намного более значительной, чем принято считать.