Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

В тот момент, когда человек принимает идеи какой-либо группы, его организм вырабатывает дофамин – один из гормонов счастья. И наоборот, в случае несогласия с «линией партии» в мозг поступает химический «сигнал об ошибке». Причем эти стимулы настолько сильны, что изменение собственного мировоззрения оказывается предпочтительнее конфликта с гормонами и коллективом [424]– изгнание из общества для большинства людей слишком травматично. Мы считаем, что из-за травм в младенчестве большинство из нас не так сложно совратить с пути истинного. Например, отсутствие материнского тепла может обернуться настойчивой потребностью быть любимым, а жестокость родителей или опекунов – страхом и готовностью подчиняться любому, кто имеет власть или силу. Профессор Зимбардо не изучал специально истории травм участников своего небезызвестного Стэнфордского тюремного эксперимента [425], но утверждал, что любой, кто находит в себе желание противостоять давлению обстоятельств – герой. Конечно, физическая сила для этого тоже необходима, однако нужна и храбрость – чтобы рискнуть подвергнуться осмеянию, издевательствам, изгнанию и другим психологическим травмам. Махатма Ганди, Нельсон Мандела и другие великие подвижники смогли сохранить свои убеждения именно потому, что недружелюбный внешний мир на протяжении всей их жизни закалял в них чувство собственного достоинства и умение сопротивляться.

Эвелин Линднер, основываясь на рассказах пострадавших в Германии и Руанде, утверждает: «Наиболее болезненный способ унизить человека – заставить его из жертвы превратиться в палача, ведь так ему доказывают: ты слишком слаб, чтобы сопротивляться, и слишком труслив, чтобы взглянуть в лицо смерти» [426]. В Руанде многим хуту в доказательство лояльности к режиму приказывали убивать своих супругов-тутси и детей с внешностью тутси. Впоследствии многие из этих людей сходили с ума от горечи утраты близких и ненависти к себе за собственную слабость. Линднер заключает: «Безусловно, важно, чтобы виновные в зверствах понесли наказание, но не менее важно, чтобы те, кто избежал этого морального тупика, оставались благодарны судьбе и не клеймили тех, кто не нашел из него выхода» [427]. Ведь никто из нас не может знать, как поступит, будучи поставленным перед выбором, где оба варианта неприемлемы.

Травмы не только заставляют нас действовать под влиянием большинства, они изменяют наш характер и на более глубоком уровне. Криминологу Лонни Атенсу удалось установить, что превращает человека в жесткого преступника [428]. Л. Атенс провел множество подробных интервью с насильниками и убийцами и на их основе выделил четыре стадии процесса, который сам он назвал социализацией насилия. Суть его в следующем: от получения тяжелой травмы (как правило, в детстве) до активного и неспровоцированного распространения этой травмы на окружающих человек проходит несколько ступеней. Первая из них – ожесточение, зачастую подогреваемое близкими жертвы или, например, членами его банды. Длиться этот этап может от нескольких недель до нескольких лет, но у мужчин он обычно заканчивается уже в подростковом возрасте. В это время осуществляется жесткое подчинение чужой воле через угрозы или причинение физической боли. Не менее действенный метод – принуждение наблюдать за мучениями родного или близкого человека, а также принуждение членом семьи или бандой участвовать в актах насилия. Следующий этап – «военное положение»: жертва вдруг осознает, что иногда насилие – необходимость, и к нему можно прибегать, если того требуют обстоятельства.

Третий этап – совершение насилия. Если что-то идет не так – можно отступиться и попробовать в другой раз. Если все удается – в отношении окружающих появляется осторожность и страх, а это по нраву большинству жертв. Успех в осуществлении насильственного действия помогает сбросить энергию возбуждения, но только свежую; та же, что накопилась за долгие годы, по-прежнему остается запертой внутри. Человек становится легко возбудимым, его мозг сканирует окружающий мир на предмет новых опасностей и готов среагировать при любом подозрении на угрозу. Каждое следующее успешное дело вновь способствует сбросу энергии возбуждения, страх отступает, и теперь преступник ощущает себя всемогущим, почти сверхчеловеком, и насилие превращается для него в наркотик.

Последнюю стадию Атенс назвал вирулентностью. Вдохновленный своим новым положением, преступник от защиты переходит к нападению – чаще всего на невинных людей с целью причинить серьезный вред или убить; из жертвы он превращается в хищника. Атенс утверждает, что человек, достигший этой фазы, неизлечим и должен быть навсегда изолирован от общества. Однако большинство преступников так далеко все же не заходят, поэтому исцеление для них еще возможно. Поэтому обеспечить им лечение и тренинги под надзором социальных служб было бы лучше, чем отправлять их за решетку, где процесс социализации насилия неминуемо достигнет завершающей фазы.