Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Эссе о Гите – II

Эта часть наших исследований предваряется последним вопросом Арджуны относительно принципов саньясы и тьяги и различий между ними. Гита не случайно так часто упоминает о существовании между ними кардинального различия, она акцентирует на нем внимание и возвращается к этому много раз, словно боясь остаться непонятой, и ее опасения впоследствии оправдались – так как более поздний индийский ум постоянно путал эти два совершенно разных понятия и стремился умалить значение тех видов деятельности, которые предписывались Гитой, или, в лучшем случае, видел в них только подготовку к высшему состоянию бездействия саньясы. Когда люди говорят о тьяге, об отречении, они, как правило, имеют в виду физическое отречение, уход от мира или, по крайней мере, считают главным именно этот вид отречения. В то время как Гита придерживается прямо противоположной точки зрения, полагая, что сущностью тьяги является жизнь и деятельность в мире, а не уход в монастырь и не уединение в пещере или на вершине горы. Подлинная тьяга – это действие в состоянии отказа от желаний, и именно это также является и подлинной саньясой.

Несомненно, деятельность, приносящая освобождение и осуществляемая в качестве саттвической самодисциплины, должна быть проникнута духом отречения – это главный элемент, но возникает вопрос, от чего следует отрекаться и как? Кришна говорит не об отречении от мирской деятельности, не о какой-то форме аскетизма, не о демонстративном внешнем отказе от наслаждений, а об отбрасывании, tyāga , витального желания и эго, о полном отказе, sannyāsa , от обособленной личной жизни, которую ведут душа желаний, ум, подчиненный эго, и раджасическая витальная природа. Только при соблюдении этих условий можно достичь высот Йоги, независимо от того, как человек идет к ним – через безличное «я» и единство с Брахманом, через осознание универсального Васудевы или же через погружение внутрь и отождествление с верховным Пурушоттамой. Если трактовать термин «саньяса» более традиционно, то обычно под ним мудрецы понимали отречение или физический отказ от действий, продиктованных желанием: что же касается «тьяги», то этим словом мудрые – и в этом, по мнению Гиты, и заключается главное отличие – называли ментальное и духовное отречение, полный отказ от всех желаний, привязывающих нас к плодам наших трудов, к самому действию или к личным замыслам и раджасическим побуждениям, породившим его. В этом смысле путь тьяги лучше, чем путь саньясы. Отказаться нужно не от действий, продиктованных желанием, а от желания, которое придает действиям ложный характер. Мы можем насладиться результатами наших действий, если того захочет Владыка трудов, но мы не должны требовать подобных наслаждений в качестве награды или делать их условием осуществления нашей работы. Даже если нам не удастся увидеть результатов наших трудов, работа все равно должна быть выполнена как нечто необходимое, kartavyaṁ karma , как приказ Владыки нашего существа, пребывающего внутри нас. Он определяет, достигнем ли мы успеха или потерпим неудачу, все будет зависеть от его всеведущей воли и тайных замыслов. Что касается действий, то все действия, в конце концов, действительно должны быть оставлены, но не в смысле физического отказа от них и погружения в неподвижность и инерцию, а в результате духовного препоручения их Владыке нашего существа, силой которого любое действие только и может быть совершено. Нужно отказаться от ложного представления, что это мы совершаем работу; ибо, на самом деле, через нашу личность и наше эго работает универсальная Шакти. С точки зрения Гиты, это духовное препоручение всех наших трудов Богу и его Шакти и является подлинной саньясой.

Но остается вопрос, какие именно виды работ следует выполнять духовному искателю? Даже те, кто выступают за окончательное физическое отречение от любой деятельности, не дают на него однозначного ответа. Некоторые хотели бы, чтобы все действия были исключены из нашей жизни, как будто такое возможно. Но пока мы живы и пребываем в теле, это невозможно; спасение не может заключаться и в том, чтобы превратиться в неподвижное и безжизненное изваяние, погрузившись в состояние транса. Безмолвие самадхи проблемы не решает, ибо, как только транс заканчивается и тело возвращается к жизни, мы, упав со спасительных высот и перестав осознавать свой дух, опять вынуждены действовать в неведении. Истинное же спасение, истинное освобождение, достигаемое внутренним отречением от эго и единством с Пурушоттамой, сохраняется в любом состоянии, не утрачивается ни на земле, ни за ее пределами, ни в каком угодно мире, ни вне всех миров, ибо оно самосуще, sarvathā vartamāno’pi , и не зависит ни от действия, ни от бездействия. В таком случае, каких действий следует придерживаться? Ответ крайних аскетов – который в Гите не звучит: вероятно, потому, что в то время таких аскетов было немного, – мог бы быть следующим: среди сознательно предпринимаемых действий – только сбор подаяний, принятие пищи и практика медитации, а среди бессознательных – необходимые отправления тела. Более либеральный и более широкий подход предполагал продолжение трех наиболее саттвичных видов деятельности: жертвоприношения, дарения и аскезы. Их, по мнению Гиты, конечно же, не следует оставлять, так как они очищают мудрых. Но если смотреть более глобально и понимать смысл этих трех видов деятельности в более широком смысле, то речь идет о необходимости совершать правильные действия, niyataṁ karma , действия, предписываемые Шастрой – наукой и искусством правильного познания, правильных трудов, правильной жизни – или управляемые нашей изначальной природой, svabhāva-niyataṁ karma , или же, в конце концов и в идеале, волей Божественного, пребывающего внутри нас и над нами. Именно так, подчиняясь воле Божественного, действует освобожденный человек, muktasya karma . В конце Гита делает ясное и четкое заключение – отказ от действий не является правильным, niyatasya tu sannyāsaḥ karmaṇo nopapadyate . Если он отказывается от них, полагая в своем невежестве, что этого достаточно для достижения подлинного освобождения, то это тамасическое отречение. Нам не избавиться от влияния гун, ни отрекаясь от трудов, ни погружаясь в них. Если мы откажемся от работы из-за привязанности к бездействию, saṇgo akarmaṇi , то это тоже будет тамасическим отречением. Если же отказ вызван тем, что действия приносят печаль или причиняют беспокойства телу и утомляют ум или потому, что нам кажется, что все суета сует и томление духа, то это – раджасическое отречение, не способное принести высоких духовных плодов; это тоже не истинная тьяга. Такое отречение является следствием интеллектуального пессимизма или витальной усталости и имеет своим источником эго. Человек не достигает освобождения, если его отречение продиктовано этим эгоистическим принципом.