Светлана Савицкая - Джуна. Одиночество солнца

– Виски, – отвечает Бухаров.

– Шампанское, – отвечаю я.

– Кофе! – кричит Джуна. – Самирррр!!! Вики! Отцепись от Светы! Света, Вики никогда не принимает чужих. Что это с ним, не знаю. Вики!

Так начинается Эпоха Джуны в моей жизни.

С пяти до восьми, пока лаборатория не наполняется множеством больных, несмотря на субботу, неприемный день, Джуна читает нам стихи и даже целые поэмы, поет, смеется и плачет. Засовывает нам в рот насильно горячие жирные хачапури. Заставляет выпить еще и еще и, утешив мятежную душу, приказывает слугам подвинуть шкаф и извлечь громадный ящик с самодельными книжками ее стихов, набранными еще на печатной машинке в восьмидесятые, когда был жив Вахо…

Единственное, что она принципиально не позволяет фотографировать и даже убирает, если кто-то хочет дотронуться, – это ее руки.

– Когда кто-нибудь берет меня за руки или фотографирует их, мне потом очень плохо, – объясняет Джуна.

Ее руки особенные. Длинные узловатые пальцы все в серебряных кольцах. Ими она закрывает дефекты старости. Сквозь пленку кожи выступают голубые крупные жилы. Ногти ухоженные. Маникюр. Я подсматриваю, как она лечит больных. Не касаясь…

На следующий день я пишу очерк «Джуна. Одиночество солнца», который берут более сотни изданий по всему миру. А ночью мне снится мистический страшный и волшебный вещий сон, точнее, полуночное пришествие Джуны, о котором я расскажу позже. А этот очерк, что Джуна прослушала, скрестив на груди руки и не вздохнув, потряс ее. Она горячо воскликнула:

– Света! Света! Обо мне пишут с двенадцати лет. Но так! ТАК! Так обо мне никто еще не писал. Признайся, это писала не ты! Это писал Бог?!

Джуна после этого очерка стала звонить мне достаточно часто. Это была односторонняя связь. Она звонила, ругала за то, что не прихожу, и приказывала срочно прибыть. Я бросала все и, извиняясь перед мужем, в ночь ехала на Арбат.

Ее слуги доверительно сообщали, что Джуна всю ночь репетировала стихи, чтобы почитать мне… Для нее это было важно. Это было важно для нас обеих. Я радовалась, что стихи Джуны – действительно поэзия, а не просто стихи. А Джуна снова и снова звонила, с восторгом сообщала, что принесли журнал или газету, где мой очерк. Она его вновь и вновь перечитывала и благодарила, благодарила, благодарила…

Свою душу она нам щедро подает, точно ведро колодезной воды. Захочешь – пригуби. Всё одно до дна не выпьешь! Ведь вода эта – жизнь. А сколько раз дано ей обновляться в колодце вечности?

Глаза Джуны в комнате с плотно задернутыми портьерами кажутся просто черными.

Веселые, искрометные, они более всего похожи на шелковую глубокую ночь, выражая радость и страдание вечных звезд. Улыбка беспредельно искренна. Волосы длинные, как у Самсона. Непричесанные. Очень красивые.

Рядом с неправдоподобно молодою Джуной хочется хлопать в ладоши, хохоча и подпрыгивая, либо глубоко и скорбно рыдать. Ее эмоциональность остра и полярна, она объемлет разом весь Арбат, Москву, Россию, да что уж там мелочиться – весь космос!

Она не хочет слушать официоз, переключая собеседника на душевный настрой. И душа, как некая целома, сбрасывает скорлупу приобретенной взрослости, что мы называем знаниями, и оказывается пред нею обнаженно-детской. Вспоминает, как давно ее никто не обнимал, но видя, что есть одиночество еще более трогательное, тянется навстречу. Так на солнце летят ошалелые птицы, чтобы унять потоки световых слез уставшего от скитаний светила.

Исторический, философский, ментальный, физический, химический, духовный и какой угодно другой анализ сопровождал феномен Джуны от рождения. Но исследования любого божественного дара можно лишь начать, ведь на каком-то этапе неожиданно двоится точка и вдруг становится многоточием, а ваш личный вывод занимает порядковый номер в ряду множества выводов, полученных до или после вас.

Как это происходило с нею? Как происходит сейчас? Душою или руками? Сердцем? А может, солнечным сплетением через пуповину земли она вытягивает из ядра силу для воздействия и целительства? Еще ребенком она лечит близких и соседей. Крохотными своими ладошками обхватывает ноги отца. И держит полчаса, час. Иногда она засыпает, но не отцепляется от больного места…

Откуда-то отец, ассириец с древними царскими корнями, знал о ее бесценном даре: «Твое призвание – прикосновением рук залечивать раны». И девочка поверила ему.