Николай Рерих - Нерушимое (сборник)

Именно сейчас многие области перегружены вновь изобретенными сложностями. А ведь сейчас люди проходят через особенно ответственное время. Никто уже не удовлетворяется серединным мышлением недавнего прошлого. С одной стороны – заброшены сети в будущее, иногда самыми необузданными бросками. С другой же стороны – сознание обращает мысль к самым первоисточникам, откуда пытливое ухо ухватывает многое, неожиданно совпадающее с самоновейшими предположениями. Ответственно время, когда случилось такое сочетание самого нового с древнейшим. Как ни странно, но девятнадцатый век, во многих изысканиях, является одним из наименее убедительных. Самый нигилизм этого века оказывается неубедительным по своим примитивным построениям. Всякое ничто, всякая пустота, всякое небытие – уже отвергнуты. Отвергнуты не только философией и изучениями древности, но и самоновейшими открытиями физических наук. Лучшие ученые совершенно спокойно заявляют о таких своих религиозных и философских взглядах, о которых их отцы, во многих случаях, не решились бы выступить, хотя бы для охранения своего «научного достоинства». Таким порядком несомненны сдвиги, которые очень легко превращаются в подвиг. Ведь именно подвиг, в существе своем, не может быть ограниченным. Именно в подвиге доступна как древнейшая мудрость, так и самоновейшая проблема. При этом мы не будем лишь кое-что уважать в древности. Мы будем изучать ее вполне и добросовестно, и доброжелательно; и только такие честно неограниченные изыскания позволят нам выбрать то, что наиболее ясно применено в проблемах будущего. Опять-таки, если кто-то будет настаивать, что он лишь кое-что возьмет от древнейшей мудрости, – он ведь окажется ипокритом, ибо это «кое-что» может выполниться лишь после всестороннего, подлинного изучения. И тот, кто захотел бы положить в основу построений какое-то отрицание, тем самым подмешает в свой цемент ядовиторазъедающее вещество.

Много новых находок даются людям за последние годы. В них много раз приходилось убеждаться о несказуемой связи древних времен с нашими запросами. Если найдутся ясные слова о возможности жизни и преуспеяния, то и темные бунты отойдут в область преданий. Люди, читая о них, лишь пожалеют о погибших возможностях и порадуются, что новые пределы знания помогут воздержаться от самогубительства. Ясность и простота – вот чего ждет сердце.

Насколько многое, очень знаменательное и благожелательное, остается нигде не записанным! Сегодня мы слышали, что Русская Пекинская Духовная Миссия была сохранена благодаря личному ходатайству Таши-Ламы. В истории верований такой благой знак должен заботливо сохраниться. Около религий, к сожалению, слишком много накопляется знаков холода и отрицания. И вот, когда вы в старом Пекине слышите прекрасный рассказ о том, как многие священнослужители и религиозные общества шествовали к Таши-Ламе просить его о сохранении Православной замечательной Миссии, хранящей в себе так много традиций, и узнаете, как доброжелательно было принято это обращение, – вы искренне радуетесь. И не только это обращение было принято дружелюбно, но и оказались желательные последования; и в историю Православной Миссии будет внесен этот замечательный акт высокого благожелательства.

Когда человечество обуяно бесами злобы и взаимоуничтожения, тогда всякий знак утверждения и взаимной помощи будет особенно ценным. Конечно, о доброте и доброжелательстве Таши-Ламы многое известно. Но одно дело, когда это рассказывается его соплеменниками, и совершенно другое, когда чуждые люди тоже имеют при себе такие свидетельства добрые.

Люди очень часто не отдают себе отчета, насколько ценно само запечатление добрых знаков. Существуют особые типы людей, которые предостерегают против всякого энтузиазма и даже против громко сказанного доброго слова. Конечно, при таком образе мышления все погружается, если не во мрак, то, во всяком случае, в серенькие потемки. Противники всякого энтузиазма хотели бы приучить людей ни на что не отзываться, никак не реагировать и быть к добру и злу постыдно равнодушными.

В наши смутные дни особенно много таких серых жителей. В значительной мере именно на них лежит ответственность за глубоко всосавшуюся в общественный строй смуту. Смута потрясающая, а к тому же сама в себе дрожащая, является ничем другим, как бесформенностью, безобразием. Само слово смута, смущенность недалеко от извращенности, сомнительности и боязливости. В смуте родятся неясные намеки. Она же порождает всякие анонимные наговоры. Когда сердце теряет трепет восторга, оно может впасть в трепет смущения. Насколько трепет восхищения будет устремляющим ввысь и прекрасным, настолько трепетание смущения будет ограничивающим, поникающим, устрашенным. А что же может быть безобразнее зрелища страха? Самые высшие понятия чести, достоинства, преданности, любви, подвига, ведь они могут быть нарушены и обезображены именно страхом. Страха ради люди могут промолчать, отречься и предательствовать. И какое множество молчаливых отречений и трусливых замалчиваний явлено в повседневной жизни.