Алексей Кривошеев - Практика лунных дней, или Луна от сердца к сердцу

Первым я вложил в огонь розовый табачок, нежный-нежный… Все цветы в росе… Тонкий аромат раннего утра… Минут 10 я сидел, впитывая аромат этой жертвы.

Потом белые розы… Сначала распустившуюся, потом юный бутончик, нежно розовый в серединке… Розы мне открыли святую Русь, русское Всебожье, Сваргу. Белые розы… Русь как Женщина, Богиня-Мать… Не помню сколько так сидел…

И только потом я вложил в бриллиантовый мир того неземного синего ёжика… И я, когда смотрел на него, во мне отозвалось то описание из "Веды" 17, где Виталий писал про незабудки, которые глаза Эльчушки 18и про трон Всевышнего, и про ту церемонию его огненную, первую Всевышнему. И всё это наполнилось для меня смыслом , внутренним живым смыслом. Я понял, что я сейчас переживаю именно то состояние той церемонии Всевышнему, только это моя церемония. Это предтеча, я еще не вошел, но я уже открыл дверь и стою на пороге. Я увидел то, что за словами теми в книге стоит, и то, о чем там не говорится, но есть. И я вложил в огонь этого своего ёжика…

Дальше словами сложно передать, сложно подобрать их. Ничего в принципе не было нужно что ли. Полная однородность, одномоментность, одновременность всего вообще бытия. Пребывание сразу во всех точках и на всех гранях. Я ушел, полностью пребывая здесь, сейчас и во всем, в такие глубины памяти… Заново открылись детские переживания луча Солнца сквозь оконное стекло зимой, пятна Солнца на полу, кучи золотых листьев осенью, ветер, небо, белые облака, шум деревьев, мгновения детства, мгновения юности, отовсюду мириады золотых крупиц – воспоминаний.

Но дело не в самих воспоминаниях этих, а во времени , точнее, тоже не совсем так. В том, что это всё не прошлое, и не будущее, и даже не вечное сейчас. А всё это "моё" как бы само по себе ЖИВОЕ самостоятельное сущее, оно как Целое живет жизнь свою, оно личность. Всё это, все цепочки событий. Ведь лучик сквозь стекло в моем детстве – это ведь и мои мама с папой, бабушка с дедушкой, и мой дом, и те, кто его построил, и те, кто их родил и воспитал, и сама Земля, и Солнце, звезда, пославшая этот луч, и Солнечная система, и наша галактика, и наша Вселенная, в которой наша галактика крупица, и другие Вселенные и т.д. Всё это – вот эта самая Личность. И она живет свою жизнь, и я – тоже Её жизнь, жизнь этой Личность – Все-Вышнего. Я увидел Всевышнего, осознал Его жизнь.

Даже окружающий мир остановился и замер в этом переживании. Он уже не жил своими мириадами отдельных жизней – крупицами пыли в воздухе, копошащимися букашками и червяками, лепестками, листьями деревьев, каплями воды, порывами ветра, Солнцем, месяцем, языками пламени, пеплом и т.п. Все это на это время вдруг осознало себя не только собой, но и чем-то высшим. И понятно стало, почему Все-Вышний, русский язык хорошо передает. Вот эта локальная часть пространства жила этой высшей жизнью этой высшей личности.

Я уже просто ничего не делал. Я лег прямо у кострища, подложив под голову чурбачок и лежал, пребывая в этом состоянии. Искал какие-то свои параллели, какие-то зацепки пытался сформировать в сознании, чтобы запомнить хоть что-то из этого всего. И заметил, что все это у меня больше всего откликается золотой осенью, нашей сибирской золотой осенью, временем Световита, его светом, цветом Неба времени золотой осени, запахом того леса. Вот то погранично-исчезающее Световитовское время.

Еще, что удивительно, это пепел. Во-первых, он стал в конце чисто белым. Мягкий, нежный, исчезающий. Я собрал себе немного этого вибхути, пока он не исчез совсем. Во-вторых, к вечеру и он исчез, ничего не осталось, только старые черные угли от кострища, которое на этом месте жгли до меня родственники. Интересно, что они даже не догорели в моем костре. Хотя дрова те же самые, из одной поленницы. И к вечеру как и не было моего кострища на этом месте, даже пепла не осталось…

После церемонии я на сильном уже измоте физического тела, а высшими телами продолжая пребывать и жить с Ним, Им, или Он мной, пошел на 2 этаж, лег и попробовал уснуть. Но я не смог уснуть. Из высших тел состояние начало осаждаться и я увидел, прямо именно увидел, что ОНИ ВСЕ ЖИВЫ, и что СМЕРТИ НЕТ. И тут меня просто пробило на рыдания, безостановочное рыдание, ни от горести, ни от радости, просто как реакция на это осаждение и сопутствующие ему открытия, впитывание состояния телами. Все живы. И тётя Люба, и бабушка, и дедушка, и дядя Толя, и тетя Люда, и дядя Вова, все-все. Они все живы. И кто ушел, и кто не пришел еще. И не так, что они, умершие, меня где-то ждут, нет, я не могу этого выразить словами, это осознание. Единственное, что я могу сказать, и повторял постоянно тогда, как мантру: ОНИ ВСЕ ЖИВЫ и СМЕРТИ НЕТ.