Петр Градовский - Разговоры с учителем о магии, эзотерике и колдовстве

Но все это было потом. А сразу после субботней истории в воскресенье бабушка подозвала к себе мальчика и, прямо глядя в глаза внуку, произнесла фразу, смысл которой мальчик сразу не понял. Она сказала очень серьезно следующее:

– Не забывай, что ты имеешь дело с людьми.

Мальчик поначалу решил, что бабушка его вздумала отругать за Кольку. То, что несчастье связано с их потасовкой, он не сомневался. Как не сомневался и в том, что бабушке все известно об истинных причинах трагедии. Но в следующее мгновение чутье подсказало, что ругать его никто не собирается, а с ним сейчас разговаривают, как с взрослым, и в этом взрослом разговоре бабушка сказала нечто очень важное и правильное. Мальчик эти слова запомнил, они упали внутрь его души глубоко-глубоко, взволновав там в глубине что-то такое, отчего он понял: она совершенно права – этого ни в коем случае нельзя забывать.

– И еще, – добавила она, – теперь я вижу, что ты готов. Через несколько дней, когда будет полная луна, я покажу тебе, как цветет папоротник.

Всю неделю перед полнолунием бабушка игнорировала намеки старшей сестры мальчика насчет того, что и ее – любимую внучку – надо бы взять в лес смотреть, как цветет папоротник. Бабушка делала вид, что ничего не замечает, а в канун самого ответственного дня безжалостно отрезала:

– Даже не мечтай, саму мысль выкини из головы. Это не для тебя.

Бабушка взяла внука за руку и повела в лес. Пока шли мимо забора их дома, пока шли по проселочной дороге мимо пруда, а затем по тропинке, ведущей к лесу, страшно не было. Не было страшно и тогда, когда остановились у самой опушки. Бабушка замерла, прислушалась, потом повернулась лицом к внуку. Мальчик поднял голову и вздрогнул. Лунный свет падал на бабушку сверху вниз, и глазницы от этого превратились в черные дыры, а нос отбрасывал тень и стал похож на клюв, достающий до подбородка.

– Сейчас, – сказала бабушка, и будто клюв открылся и захлопнулся. – Я проведу тебя туда, где цветет папоротник. Запомни две вещи. Что бы ни случилось, ни в коем случае не оглядывайся. И второе: помни, что я рядом с тобой, поэтому ничего не бойся, я тебя в обиду не дам. Я рядом, – повторила она, и клюв, на который заворожено смотрел мальчик, замер.

Бабушка встала слева от внука, а он украдкой взглянул на ее лицо. Луна теперь светила сбоку, и никакого клюва больше не было. Мальчик перевел взгляд на луну, и ему показалось, что по светлому диску проносятся какие-то тени. Словно кто-то взмахивает прозрачным газовым платком. Бабушка взяла мальчика за руку, и он почувствовал, какая горячая и влажная ее ладонь.

– Вперед, и не оглядывайся! – скомандовала она.

Сперва просто стало темнее. Пару раз мальчик споткнулся, а потом почувствовал, что если они сейчас не кинутся прочь из этого ужасного леса, то и его самого, и его любимую бабушку уничтожат. Неприятно намокла спина, и ноги сделались ватными. Что именно должно произойти, он не понял, но нутром почувствовал: быть беде – неотвратимой и жуткой. Сейчас их обоих разорвут на части, убьют, съедят, он никогда больше не увидит маму, папу, сестру, свой родной дом. Надо бежать, не до папоротника сейчас. Он судорожно сжал руку бабашки.

– Не бойся, – прошептала она. – Все нормально, идем дальше.

Еще шаг мальчик сделал, зажмурившись и пытаясь спрятаться за бабушкину спину. Еще шаг, и ужас отступил. Зато начался вой. Он начался сзади, там, откуда они шли. Этот вой то приближался, то отдалялся. Странный был вой, словно ветер гудел в трубе. Но в то же время ясно было, что это не ветер, а что-то иное выло. Ветер воет не людям, а земле и облакам, ему нет дела до людей. А это что-то слишком уж нарочито выло, оно специально старалось выть противно, тоскливо. Потом этот вой подхватил какой-то второй то ли голос, то ли еще что. Затем третий.

Мальчик краем глаза посмотрел на бабушку. Та знай себе вышагивает, значит, не боится она этого воя, и не представляет вой опасности. А вой не успокаивается, буквально в ухо уже орет. И вдруг перешел в шепот:

– Оглянись, – говорит. – Оглянись. Бабушка ладошку внука крепче сжала.

– Смотри, чего покажу, – не унимается голос.

И словно эхо, по всему лесу разными голосами – и мужскими и женскими – разносится:

– Оглянись! Оглянись! Оглянись!

Голоса разные – и вежливые вкрадчивые, и резкие грубые. А бабушка знай себе идет вперед, ветки свободной рукой раздвигает. Смолкли голоса, и вдруг начал филин ухать. И странно так ухает – эхо по лесу разносится. Все ближе и ближе приближается эхо, и уже не уханье это никакое, а не пойми что. И хохот, и кваканье, и плач, и мяуканье. Мальчик в руку бабушки изо всех сил вцепился, а она его ладошку дважды сжала, дескать, не робей, все нормально. Эхо все стонет, все ухает филин, а мальчику вдруг холодно стало, и сердце забилось часто-часто. Сзади хрустят ветки, точно кто-то идет за ними следом. Страшно-то как! Неужто бабушка не слышит, как кто-то крадется?! А этот «кто-то» красться уже и не думает – топает и не прячется вовсе, все ближе и ближе подходит, ветки хрустят прямо за спиной.