Мигене Гонсалес-Уипплер - Что происходит после смерти [Научные и личные свидетельства о жизни после смерти]

Мое общение с гидами осуществлялось без помощи языка и было своего рода ментальным осмосом — взаимопроникновением наших душ. Не было надобности оформлять наши мысли в слова, так как они воспринимались моментально в момент их зарождения. На Терре же каждый говорит по своему, и мне нетрудно было заметить, что многое из того, что они говорили, не отражалось в их сердцах. Когда я спросил Джеуба, что это значит, он сказал мне, что такие разговоры называются ложью. Они не отзываются в душе, потому что фальшивы. К моему изумлению, он добавил, что ложь на Терре — обычное явление, потому что люди не доверяют друг другу. «Почему?» — спросил я. «Потому, что они думают только о себе, — ответил он, — и их единственный мотив — удовлетворить свои основные инстинкты и желания. В этом ужасная трагедия этой расы. Она называется эгоцентризмом. Ты должен стараться избегать его влияния, потому что он разрушает все, к чему прикасается».

Как и предсказывали Джеуб и Джеремия, как только я начал говорить на языке Терры и вступил в более активные взаимоотношения с окружающими, часть моего сознания начала понемногу угасать. Мир света, в котором обитали гиды, померк, и их голоса стали неслышны для меня. В одно прекрасное утро я проснулся, не помня ни о чем, кроме того, что я дитя Терры, полутора лет от роду. После этого моя жизнь усложнилась. Со мной рядом не было никого, кто объяснял бы мне странные вещи, которые я ежедневно наблюдал и слышал. Женщины, которые ухаживали за мной, заботились лишь о еде и о том, чтобы меня всегда окружали могущие заинтересовать меня предметы. Мне все время было скучно. Единственно счастливые моменты я переживал с отцом, который стал больше проявлять ко мне внимания, в то время как моя мать почти потеряла ко мне интерес.

Иногда мой отец долго отсутствовал, сражаясь с нашими врагами — во всяком случае, он мне так говорил. Возвращаясь из своих походов, он всегда привозил мне замечательные редкие вещи и проводил со мной много времени, компенсируя тем самым долгие периоды отсутствия. Мои мать и отец старались избегать друг друга, но когда они сталкивались, их споры и взаимные обвинения приводили меня в ужас. Мой плач обычно останавливали их, но именно отец покидал комнату.

Мое младенчество пролетело быстро, и, когда мне исполнилось пять лет, отец начал учить меня пользоваться копьем и коротким мечом. Одним из его любимых развлечений было устраивать состязание между мной и рабом, который был намного старше меня и которому отец велел атаковать меня, как если бы я был взрослым. Этот раб был хорошо подготовлен в военных искусствах и высоко ценился моим отцом. Я вступал с ним в бой без малейшего страха, твердо упираясь в землю своими маленькими ножками, одетый в специальную золотую броню и шлем с цветными перьями. В левой руке я держал золотой щит, на котором были выгравированы лучи солнца, в правой сжимал короткий меч, готовый к битве.

Снова и снова раб и я сходились в неравной битве. Сначала всегда побеждал он, чаще всего выбивая меч из моих рук одним быстрым движением. Каждый раз, когда это происходило, мой отец наказывал меня своим молчанием, исчезая на несколько дней. Для меня это было хуже, чем потерпеть поражение от раба. Я любил свою мать, но нас не связывали крепкие узы любви. Отца же я обожал, и поэтому сильно страдал, когда не мог видеть его.

Через несколько месяцев упорных тренировок раб больше не мог обезоружить меня. К семи годам я уже мог за секунды победить его. Я знал, что отец гордится моими достижениями, но он никогда не показывал этого. Я знал об этом лишь потому, что он каждый день приходил ко мне, если не был в отъезде, и постоянно приносил красивые подарки. Он внимательно контролировал мою диету, следя затем, чтобы мне не давали сладостей. Единственные сладости, которые мне разрешалось есть, были фрукты и их нектар. Моя мать тайком приносила мне сладости из меда и орехи, но когда отец узнал об этом, он так разъярился, что я думал, что он ударит ее. Я никогда не видел отца в таком гневе. Он кричал, обвиняя ее в том, что она пытается разрушить всю проделанную им работу, что она расслабляет меня и обращается со мной как с девочкой. Он считал, что воины не едят медовых пирожных. Иногда они днями и неделями вообще ничего не едят. Моя мать в ответ кричала, что я не воин, что я еще ребенок, которому нет и восьми лет. Мой отец с отвращением швырнул шлем на пол и стремительно вышел из комнаты вместе со своими солдатами. С этого момента я отказывался есть сладости, которые мать мне приносила, и через некоторое время она уступила.