Роман Максишко - Портал

– Может дядя Коля с прикидом поможет? – Чиф повернулся в сторону бомжа и позвал. – Дядь Коль! Что скажешь, найдутся здесь какие-нибудь нормальные штаны и свежая футболка?

– На танцы собрался? – пошутил старик, оторвавшись от «Огонька».

– Ага.

– Что-нибудь придумаем, – проворчал дядя Коля. – Тебе когда надо?

– Прям сейчас, – ответил Чиф.

– Хорошо, – сказал бомж, поднимаясь на ноги, – Пойдем, потолкуем с людьми.

Дядя Коля с Чифом растворились в черном жерле дверного проема, а Шаман мысленно вернулся к недавней встрече с Белым. Зачем он заговорил про Наташу? Почему вспомнил о ней? Что бы это значило?

С Наташей Дима Кляйн познакомился на одной из студенческих пирушек по случаю успешной сдачи очередного зачета в декабре прошлого года. Она училась на другом факультете и никогда прежде не посещала их разнузданных вечеринок, и уж тем более, совсем не появлялась в общежитии филиала дома студента, сокращенно ФДС, где обитали ребята с периферии, поскольку была москвичкой и жила дома с родителями и старшим братом. И тут вдруг, словно бабочка на свет, она каким-то волшебным образом залетела на их веселую и безбашенную гулянку, и кто-то из друзей неожиданно подвел ее к Диме и представил нашему всеобщему любимцу и рубахе-парню.

Когда Дима увидел эту милую хрупкую девушку с огромными, как два бездонных неба, серо-голубыми глазами, он впервые в жизни почувствовал себя смущенным. Наш остряк и балагур вдруг начал мямлить какие-то глупости, с трудом подбирая слова для самого простого ни к чему не обязывающего разговора. – А всем было хорошо известно, что Дима не привык немотствовать, и потому друзья, догадавшись об истинной причине его замешательства, стали глумливо хихикать и даже слегка подтрунивать над ним. Забавно было наблюдать, как их потерявший дар речи приятель, тупо стоял, насупившись, и молчал, терпеливо снося издевки товарищей, и даже не думал отвечать на их подколки, что само по себе уже было свежо, ново и совершенно неожиданно.

Никогда раньше Дима не испытывал ничего подобного. И вот что удивительно, ему это состояние даже понравилось: сердце гулко забилось, участилось дыхание, приятное тепло распространилось по всему телу, и тут же вдруг прошиб пот – молодого человека бросало то в жар, то в холод, и тогда он понял, что стесняется и боится эту, в общем-то, доброжелательную и задорную девушку. Дима бросил на нее робкий взгляд, полный мольбы, Наташа же в ответ рассмеялась и убежала от неуклюжего студента потанцевать с другими ребятами. Зазвучала всеми любимая Санни – композиция группы Бонни М, – и друзья-однокурсники, окружив гостью плотным кольцом, стали ритмично прыгать и бесновато орать, а Шаман принялся смиренно наблюдать за грациозными движениями гибкого и хорошо сложенного Наташиного тела. В ее пьянящем и возбуждающем танце было что-то змеиное и птичье одновременно, но ни грамма пошлости, а совсем даже наоборот тонкий романтический ум и поэтичность. Он и не знал, что среди женщин встречаются индивидуумы с таким редкостным сочетанием неземной красоты и интеллектуальной выразительности.

Девушка была одета в облегающие синие джинсы из тонкого вельвета, шерстяную водолазку цвета индиго, а в ушах у нее искрились миленькие сережки с мельхиоровыми висюльками и белой эмалью, расписанной синими же красками под гжель. «Синяя смерть», – подумал влюбленный Шаман и почувствовал, что готов идти за этим удивительным существом хоть на край света.

Музыка кончилась, и Наташа, снова встретившись взглядом с Димой, одиноко стоявшим в сторонке, подошла к нему.

– Все, мясо! Хватит дрыгать ногами! – вскричал вдруг подвыпивший Костик, долговязый интеллектуал из-под Новосибирска, выдающийся лыжник и великий сноб, и неуверенным шагом стал продвигаться к музыкальному центру, держа недопитую бутылку венгерского вермута в руке. Он проживал с Димой в одной комнате, вместе с еще двумя мальчиками – Борей, покладистым и открытым парнем откуда-то из Подмосковья, и самым настоящим иностранцем Карлосом, молодым коммунистом из Португалии – и уже успел достать ребят своим чванливым высокомерием и спесью, которую даже Шаману с трудом удавалось перешибить.

Поколдовав у магнитофона, зазнайка из медвежьего угла зарядил бобину с битлами.

– Теперь классика! – напыщенно и нетрезво заявил Костик, гордо сверкнув очами, и густой спертый воздух комнаты, в которую набилось, наверное, человек двадцать, прорезал пронзительный гитарный аккорд, а за ним приятное многоголосое вступление ливерпульской четверки: «Э тейст ов хани…»