Дмитрий Соколов - Мистика и философия спецслужб - спецоперации в непознанном

Спустя ещё два часа всем стало ясно, что инопланетян мы, скорее всего так и не дождёмся. Хотя каждый из нас где-то в укромных уголках своей души всё же надеялся на чудо…

Командир экипажа нашего вертолёта первым не выдержал гнетущей тишины и набросился с упрёками на Мельхикера. Все понимали, что Мельхикер не виноват в отсутствии инопланетных гостей, но все, же в душе были на стороне лётчика. В итоге пилот так «достал» Мельхикера, что тот решительно произнёс:

— Давай, если ты так переживаешь, я введу тебя в гипноз, и будешь сам разговаривать с инопланетянами. А мы послушаем вашу беседу!

Лётчику деваться было некуда, и он согласился.

Все примолкли, сгрудившись вокруг лежащего на чехле, введённого в гипнотическое состояние вертолётчика. После небольшой паузы Мельхикер стал задавать ему вопросы, которые, по-видимому, входили в его арсенал при подготовке к нашему мероприятию. И вдруг лётчик, человек со средним образованием, начал уверенно декламировать такие глубокие научные мысли на специфическом научном языке, что все присутствующие вынуждены были признать, что он действительно мысленно беседует с представителями иной цивилизации, с кем-то, обладающим огромными научными познаниями неземного характера. Вся беседа была записана на магнитофон, что бы впоследствии эксперты и наше начальство убедились, что, хотя мы и не увидели инопланетян воочию, но однозначно столкнулись с необыкновенным явлением, природу которого только ещё предстояло познать.

В разговоре лётчику было сказано, что инопланетяне не сели в указанном месте, поскольку не были выполнены все условия, которые они предъявляли к нашей стороне, вступая в контакт с экстрасенсами. Наверное, что-то недопоняли экстрасенсы, а, скорее всего, многое так и останется загадкой.

Следующая история едва не стоила мне погон:

Вызывает меня однажды Моисеев с просьбой проработать с помощью экстрасенсов, входящих в мою команду, сейсмическую обстановку на Камчатке. Ему был необходим точный прогноз в связи с предстоящими учениями. Через пару дней я принёс ему полный отчёт с прогнозом времени, координат и силы ожидаемых землетрясений, предупредив о вероятностном значении оценок. Моисеев тут же вызвал генерала, отвечающего за этот регион, и передал ему предоставленную мной информацию. Однако тот, вместо осторожного разговора по телефону с военным руководством на Камчатке, попросту послал шифровку, с просьбой провести активные предупредительные мероприятия.

Шифровка мгновенно разошлась по войсковым частям, однако, вместо принятия необходимых профилактических мер, люди стали в массовом порядке выезжать из мест, упомянутых в моём докладе начальнику Генштаба. Вслед за военнослужащими и членами их семей с насиженных мест снялись гражданские, а за ними в спешном порядке стало покидать свои жилища местное население уже по всей Камчатке. Началась самая настоящая паника. Причем в начале 1991 года, действия, приводящие к описанным выше последствиям, считались преступлением перед партией и народом.

Вскоре мне позвонили из аппарата министра обороны и сказали, что если не будет землетрясений, которые по оценкам учёных маловероятны, то я не только распрощаюсь с Генеральным штабом, но и пойду под суд как паникёр и безответственный подстрекатель. Обстановку нагнетали и звонки с угрозами из ЦК КПСС, правительства, Академии наук и других авторитетных в то время организаций.

Позвонил и генерал, отправивший шифровку, со словами:

— Крепись, Алексей, плохи твои дела, хуже не придумаешь.

Я усмехнулся про себя: «Вот что бывает, когда отмахиваешься от уроков истории — пророком быть очень опасно!». Любому, было понятно, что если землетрясений не произойдёт, то поступят со мной в назидание другим очень жёстко. Причем вместе со мной погон могли лишиться очень многие, в том числе и генерал, отправивший шифровку. Настал, в указанный мной же день развязки, сижу в своём рабочем кабинете и ещё раз сверяю свои прогнозы. Домой, разумеется, я не поехал, решив встретить известия, какими бы они не были, на службе, чтобы успеть, хоть как-то среагировать в случае неудачного исхода. К тому же я хорошо понимал, что ночевать в Генеральном штабе остались многие, чья судьба зависела от качества нашей работы, и им, в случае неудачи, возможно, понадобится моя моральная поддержка. Незаметно наступила полночь, затем час ночи, но никакой информации с Камчатки нет. Утомлённый напряжённой обстановкой, часам к двум я задремал прямо в своем рабочем кресле. И вдруг где-то в четвёртом часу набатом «кричит» моя «кремлёвка». Я вздрогнул. Не торопясь, чтобы успокоить, готовое выскочить из груди сердце, беру трубку телефона, а оттуда, раздирая мои барабанные перепонки, несётся взволнованный голос генерала: