Александр Горбовский.: Тайная власть. Незримая сила

Впрочем, я бы хотел заметить в этой связи другое. Мне нетрудно представить себе некоего наивного человека, который спросил бы, а зачем вообще нужно все это? Ради чего ценою таких ухищрений стараться выявить то, что не обнаружилось, не проявилось само по себе? Наивный человек вспомнил бы, может быть, случай, когда Л. Н. Толстому принесли роман с просьбой сказать, хорошо ли это. Беря рукопись, Толстой спросил автора не без некоторого недоумения: «А если я скажу, что это плохо, ты что, не будешь больше писать?» – «Не буду», – простодушно пообещал тот. «Тогда не пиши», – заключил Толстой.

Коль скоро человек может не писать, пусть не пишет. Иными словами, если императив призвания настолько слаб, что возможно проигнорировать его, не должно понуждать себя к деятельности, для которой, очевидно, не создан. Этот принцип может быть отнесен и к области паранормальных способностей. Если способность эта не прорывается сама с силой вулкана, подчиняя себе все помыслы и саму судьбу человека, должно ли наставлять его на тот путь, зов которого ему не слышен? Кто думает иначе, да простит мне мою наивность.

Не уверен я и в другом. В том, что в обществе нашем и в то время, в которое мы живем, так уж нужно присутствие столь великого числа подобных людей. Разве Бог, судьба, бытие не открывают сами двери таланту и сами же не преграждают ему путь, когда это нужно? Нужно соответствовать другому, не нашему пониманию и не тем представлениям, в которых мы живем.

В то же время, полагаю, и зла особого во всей этой массовости тоже нет. Я приводил уже принцип мистического знания, о котором упоминал Гурджиев. Знание это обесценивается и становится все более бессильным, чем большим оказывается число приобщенных к нему. Наверное, это как рубль. Либо он может быть у одного человека, либо сто человек могут иметь по копейке. Что лучше?

Итак, один путь приобщиться к паранормальным возможностям – это после тщательного отбора заниматься в соответствующих семинарах, кружках, курсах (не знаю, как назвать их). Но есть и другие пути.

В деревне Забурово умирал колдун. Старый был, очень старый. Но не мог умереть. Почему не мог, знали все, и сын его, и сноха, и соседи: Колдун не может умереть, пока не передаст кому-то своего дара. Так было и на этот раз.

Чтобы освободиться от дара, передать его, колдуну может быть достаточно, говорят, только коснуться человека. Когда почувствовал он, что умирает, стал звать сына, стал говорить, чтобы подошел ближе, еще ближе, еще: шепнуть, мол, хочет слово одно. Надо, чтобы никто не слышал. Сын догадывался, знал, чего хочет отец и, хотя выслал всех из горницы (никто не услышит, мол), но совсем близко подходить не стал, опасался, сколько ни уговаривал отец.

– Ну и ладно, ну и не надо, – вроде бы покорился тот, но тут же разразился проклятиями и угрозами. А на третий день сам попросил сына:

– Делай, сам знаешь что, – и глазами указал на потолок.

Сын знал. Об этом уже шел разговор в селе. Когда ведьма или колдун не могут умереть и мучаются, надо разобрать крышу или хотя бы угол над тем местом, где лежат они. Кроме того, в самом доме надлежит отомкнуть все замки, запоры, распахнуть двери. Это будто бы помогает, может отпустить.

Подождали еще день. Потом позвали соседей, несуетно, молча стали разбирать крышу. Уже разобрали наполовину тот угол, где он лежал, когда из избы услышали смех старика. Переглянулись и пошли узнать, уже чуя недоброе. И правда, прямо в сенях встретилась им внучка старика, Маша. – Ты что, к деду ходила?!

Испуганная, она призналась. Тот так жалобно стал просить, чтобы дала ему попить, что она нарушила запрет и подошла к нему.

– Меня бы позвала! – сокрушалась мать. – Видела же, мы сами рядом ему на стул ставим, чтобы не подходить! А старик в избе все смеялся.

Потом девочку возили в церковь, отчитывали молитвами. Но ничто не могло уже помочь ей. Она приняла дар. Сейчас колдунью Машу хорошо знают не только в соседних селах, к ней приезжают из города и даже из области.

О том, как совершается сама передача дара, свидетельств практически нет. У принявшего дар нет ни малейшего повода делиться с кем бы то ни было, как это происходило и что. Единственное такое описание, которое удалось мне обнаружить, относится к 1786 году и принадлежит раскаявшейся колдунье села Глотово Вольской округи, Саратовского наместничества, уличенной всенародно на сходе и признавшейся во всем. «По довольном священника увещевании» она показала, что с пяти лет осталась только с бабкой. «И у той своей жила я более десяти лет, и по взросле работала как на нее, так и на других людей разную работу, как то толкла, молола хлеб, платье мыла и воду носила, а до смерти ее не знала, что она колдунья, и до смерти ж ее с год зачала она, бабка моя, хворать, а с полгода хворавши, призвала, будучи наедине, меня и говорила мне… На что я, по глупости, бывши тогда пятнадцати лет, согласилась. И она мне тогда говорила и учила меня отрекаться сперва от земли, от лесу, от отца и матери, и от Бога. А вышедши из избы в сени со мною, та бабка моя велела мне стать от сенных дверей налево, почему я и стала. А бабка, взявши с полу старую неведомо какую, будто бы круглую щепку, кинула мне под ноги, на кою я и стала».