Нандор Фодор - Меж двух миров

Анри Бергсон определяет déjà vu как «воспоминание о настоящем»: он считает, что восприятие реальности в этот момент внезапно раздваивается и отчасти как бы переносится в прошлое.

Между тем, феномен этот существует не только в зрительных впечатлениях. Он может принимать форму déjà entendu (уже слышанного), déjà lu (уже читанного) и déjà éprouvé (уже испытанного). Одни считают это отголоском предыдущих инкарнаций, другие говорят о родовой «памяти предков», пробуждающейся в сознании под воздействием сильных эмоций. Спириты утверждают, что déjà vu — «впечатление», приобретенное отделившейся частичкой психики; так, в фантазиях Чарльза Форта явление это трактуется как воспоминание о забытой телепортации. А доктор Виган в своём медицинском эссе «Обязанности разума» (1860) назвал феномен «дефектом апперцепции», первым догадавшись, что déjà vu, возможно, — следствие независимого восприятия реальности двумя долями мозга, одна из которых несколько опережает другую, создавая таким образом иллюзию провала времени.

Однако, более всего интригует нас, разумеется, представление о том, что déjà vu — это воспоминание не о прошлом, а о будущем: предчувствие, которое в силу особенностей человеческого разума автоматически проецируется в прошлое — из предвидения превращается в воспоминание. И это уже — совершенно независимо от того, ведём ли мы речь о сновидении или ощущениях наяву — вовлекает нас в глубь самой удивительной из тайн, тайны времени.

Один пациент рассказал мне, как, будучи пленённым во время второй мировой войны, вспомнил вдруг, что за четыре года до этого сцена ареста ему уже снилась. Сон забылся, а потом… превратился в реальность. В книге «Неизвестный гость» (1914) Метерлинк называет это «земной реализацией».

Нечто подобное рассказал мне будапештский племянник: «Я прочёл Вашу статью «Предчувствие и жизненный кризис» и вспомнил об одном своём сне. Я впервые увидел его в 1909 году, и он затем повторялся ежегодно вплоть до начала войны. Мне снилось, что я — армейский офицер и нахожусь в Италии. Ординарец принёс мне обед, и тут появилась хозяйка дома, очень красивая женщина. Пока я ел, она вела со мной беседу, а в следующем эпизоде… явилась передо мной в чёрной ночной сорочке, весьма многообещающе приоткрывавшей прекрасное тело. Началась война. Когда Италия объявила о начале боевых действий, моё подразделение было переведено туда первым. Мы наступали на Пьяве, когда я оказался вдруг в очень знакомой обстановке — словно вернулся домой.

Нам накрыли стол на террасе замка. Когда ординарец принёс мне еду, я подумал: не хватает только той красавицы. И она появилась! Я приветствовал её как старую приятельницу. Самое удивительное — позже и она призналась в том, что я ей показался знакомым. На этом остановлюсь, потому что вскоре я увидел и ночную сорочку. Как же могло произойти в реальности то, что привиделось мне во сне за пять лет до этого?»

Итак, сон пятилетней давности явно стал воспоминанием о будущем. Может быть, он — сродни тем грёзам, не праздным, но созидательным, — что посещают писателей, музыкантов, поэтов в минуты вдохновения?

Профессор Галлей, как известно, открыл спутники Марса в 1887 году. А за 150 лет до этого Джонатан Свифт писал в «Путешествиях Гулливера» об астрономах Лапуты: «Они открыли две маленькие звёздочки, вращающиеся вокруг Марса. Ближняя находится на расстоянии трёх диаметров от центра планеты, дальняя отстоит от него на пять диаметров. Первый сателлит совершает полный оборот за 10 часов, второй — за 20,5». Цифры, воспринятые современниками как доказательство полного невежества писателя в области астрономии, поразительно сошлись с расчётами профессора Галлея.

Эндрю Джексон Дэвис («Penetralia», 1856) «вспомнил» о пишущей машинке задолго до её появления: «У меня возникло побуждение создать автоматический психограф — назовём его духописцем. Инструмент можно было бы сконструировать наподобие фортепиано: один ряд клавиш представлял бы элементарные звуки, другой — их комбинацию, третий — быструю рекомбинацию, так что вместо музыкального произведения здесь можно было бы наиграть проповедь или поэму».

Не будем забывать также и о том, что научная фантастика последних десятилетий — одно нескончаемое «воспоминание о будущем».

Необычный пример я обнаружил недавно в книге Фрайгеса Каринфи «Путешестие вдоль границ черепа». Описывая первую встречу с доктором Оливекроном, нейрохирургом из Стокгольма, обратившегося к нему на предмет удаления опухоли мозга, он вспоминает, как его поразило ощущение, что этот человек ему знаком. Много лет спустя после этой успешно проведённой операции он попытался описать внешность доктора одному из своих коллег в Будапеште. «Но это же в точности описание…» — прервал его тот, назвав героя одной популярной в те годы венгерской театральной постановки.