Нандор Фодор - Меж двух миров

Чувство вины по отношению к Фрейду — лишь незначительная деталь психоневротической драмы Карла Густава Юнга. Наиболее важным фактором была тут наследственность. В своей классической докторской диссертации 1899 года (опубликованной в книге «Психология и патология так называемого паранормального феномена») Юнг основывался большей частью на наблюдениях за юной девушкой-медиумом, которая не раз в ходе своих спиритических сеансов вызывала дух его деда. Юнг сохранил в тайне тот факт, что 16-летняя «С.В.» была его кузиной; появления покойных родственников на её сеансах и подтолкнули психиатра впоследствии к изучению собственной генеалогии, что переросло в настоящую манию.

Дед Юнга (как впоследствии и отец) был протестантским священником; над проповедями своими он мог работать лишь в том случае, если его дочь (мать Карла Густава) находилась рядом и отгоняла назойливых духов. При этом он же занимал пост Великого Мастера масонской ложи и являлся, как будто бы, незаконнорождённым сыном Гёте (слух этот имеет лишь самые косвенные подтверждения: увлечение Гёте и Фаустом не оставляло Юнга всю жизнь).

«Гёте описал суть конфликтов, которыми наполнена моя жизнь, — писал Юнг. — Фауст и Мефистофель слились во мне воедино». К этому признанию уместно добавить фантастическую деталь: Юнг вообразил, будто бы живёт одновременно в двух слоях времени: свою маниакальную увлечённость культурой XVIII века он объяснял тем, что именно там пребывает «настоящий Юнг». Образ последнего в виде седовласого старца постоянно находился у него перед глазами.

Визит Святого Духа и общение с Филимоном имели для Юнга самые необыкновенные последствия. Под влиянием собственных сновидений он оказался во власти очень странных представлений о том, что все мёртвые живы, требуют себе знаний о жизни, но черпать их способны только из сознания ныне живущих. С этих пор Юнг возомнил, будто бы его обязанность состоит в том, чтобы обучать мёртвых. Следуя указаниям Филимона, он создал «Septem Sermones Ad Mortuous» — «Семь проповедей для мертвецов», — чему предшествовали поистине апокалиптические события, разразившиеся в его доме. После одного из сновидений психиатр «потерял свою душу», обретя взамен сомнительное удовольствие то и дело лицезреть каких-то призраков. Затем в комнатах дома поселился полтергейст. Наконец сюда толпами повалили «духи мёртвых» и хором стали требовать себе «знаний».

Сыну Юнга тем временем приснился рыбак с дымящейся трубой вместо головы. Наутро Юнг нашёл в саду мёртвого зимородка, вспомнил, как переливались крылья Филимона в ночь его первого визита, и решил что гибель птицы знаменует не что иное, как конец «ловца человеческих душ». Узрев Святого Духа (и истолковав его как «явление образа Божьего, воображению недоступного»), Юнг засел за свои «Семь проповедей» и писал их не отрываясь в течение трёх дней. По окончании работы Филимон выразил полнейшее удовлетворение, а «духи мёртвых» немедленно покинули дом.

О матери Юнг писал так: «Днём это была любящая, нежная женщина. После наступления темноты с ней начинали происходить странные изменения. Подобно тем ясновидящим, которые напоминают каких-то диковинных зверей, она пускалась бродить этакой суровой, безжалостной жрицей, и дом в такие минуты казался нам клеткой с прутьями».

К тому времени Юнг и сам уже идеально отвечал такому описанию. Вряд ли стоит удивляться, что как только кузен ввёл учёного [2] Мы считаем титул «учёного» неприложимым к д-ру Карлу Юнгу (как, впрочем, и ко многим другим): учёный, исследователь, не властный повелевать своим сознанием, не есть учёный, а подопытный кролик, над которым экспериментирует кто-то другой. Это тем более справедливо, если человек подвизается в так наз. «психической» области. Поэтому медиум никогда не может быть компетентным судьёй в проблемах спиритизма. А между тем, именно медиумы, или экстрасенсы, постоянно объявляют себя авторитетами оккультизма, и невежественная толпа им верит. в круг спиритов, он тут же принялся экспериментировать с двумя известными медиумами своего времени, Руди Шнайдером и Оскаром Шагом, чьи способности в свою очередь очень заинтересовали легендарного германского парапсихолога барона Шренка-Нотцинга.

В силу данного обстоятельства все экспликативные и мировоззренческие концепции медиумов оказываются фрагментарными, обусловленными и, в конечном счёте, ошибочными, тогда как независимые, т. е. не обременённые медиумическими способностями умы, обладающие также высокой степенью культуры, как то было в случае Аллана Кардека, Леона Дени или Артура Конан-Дойля, демонстрируют необычайную широту взгляда, которой по силам сделать самые удивительные обобщения и сформировать самые дерзновенные и всё-таки логически безупречные мировоззренческие концепции. ( Й.Р. )