Когда мы говорим о том, что произведения искусства, прекрасная музыка или красоты природы нас «очаровывают», мы не думаем буквально о «чародее», который ассоциируется у нас лишь с негативными эмоциями и который способен вызывать у других людей галлюцинации, пробуждать иллюзии и ложные состояния сознания. Точно так же забыто нами первоначальное значение новоанглийского слова «witch», «мудрый», Современная история отняла у нас не только способность очаровывать естественными ритмами и чудесами человеческого бытия, но исказила роль «чародея», истинного психотерапевта, святого мага, превратив его в негативную противоположность самому себе. Понятие «чародей», «колдун» из-за негативного отношения в обществе стало восприниматься как нечто примитивное и злое, воплощающее абсурд, стало благодатной почвой для инквизиторских теорий церкви и науки. Несмотря на просветительскую ориентированность современных теорий, они не рискуют выйти из накатанной колеи исторической дискриминации и когда начинают сами ощупью продвигаться, то часто это заканчивается скачком совсем в другую сторону — к романтическому прославлению примитивного естественного существования или к наделению проявлений шаманской магии особым символическим смыслом.
В наших западно-европейских сказках, легендах и мифах чародей связан, как правило, с темной стороной магии. И в отторгнутых родовых культурах, утративших мудрость традиций и связь с природным космосом, искусство черной магии берет верх, а целители и религиозные лидеры гибнут. Так, например, многие представители гавайской культуры вспоминают еще сегодня об Ана-ана, злом колдуне; коренное население в союзе с этнологами и американскими завоевателями видит в прошлых религиях лишь дурное. Этнологи, собирающие мнения простых людей и получающие подтверждения своим ожиданиям по поводу разложения культуры, радуются той прочности, которой отличается их теоретическое здание. Но ограниченности, которая лежит в основе их воззрений, они не признают. Сначала западная культура грубо разрушает местные традиции и низвергает мудрый опыт и самих духовных вождей, чтобы освободить поле деятельности следующим этнологам, которые, утверждая своими действиями духовный империализм, уже на бумаге увековечивают идею примитивизма и отсутствия Культуры народа племени. Таким образом, этнологи упустили возможность Изучить принцип действия магии, жизнь чародея и используемые им психофизические приемы, а также возможность, в случае необходимости, использовать их на себе. Поэтому и от них мы получаем изображение других культур, которое столь же незаконченно и искаженно, как и теория ученых. Редко встречается достойное внимания читателя описание черной магии, ее приемов и теоретических принципов. По этой причине мы должны довольствоваться теми историями, которые, к сожалению, едва ли приоткрывают нам доступ к внутренним приемам тренировки психики и трансформации энергетических и психических процессов. Такого рода истории о чудесах, — а именно так они воспринимаются, так как мы не занимаемся изучением стоящих за ними принципов трансперсонального, — заслоняют собой мир истинной магии, возможностей сознания и законы духовного уровня психики.
Наше сознание ориентировано нейтрально, но оно не различает ни добра, ни зла, оно стоит по ту сторону системы человеческих ценностей. Силы, с которыми имеют дело шаманы, нельзя характеризовать ни как белые, ни как черные, ни как позитивные, ни как негативно направленные; они могут быть использованы для воплощения любого человеческого требования. Шаманы могут одним духом исцелить или убить, преследуя то цель возрождения к жизни, то умерщвления, когда они совершенно злокозненно отдаются колдовству. Само представление о злом шамане является выражением раздутых страхов и механизмов защиты, выработанных как этнографами, так и членами тех племен, на культуру которых лег отпечаток культуры исследователя.
Наши представления о черных колдунах порождают разные негативные концепции, которые здесь должны быть еще раз в общем виде перечислены.
1. Этнологи, к сожалению, обращались, проводя свои исследования шаманства, часто не к тем информантам, а именно к обычным представителям племени, вместо того чтобы обращаться к хранителям святой традиции. Поэтому в их распоряжении оказывалось собрание фольклорных историй нешаманов о шаманах, что не имело ничего общего с шаманским универсумом. Они описывали изображение пейзажа, а не сам пейзаж.
Читать дальше