Лобсанг Рампа - Доктор из Лхасы

Поэтому мы снова направились из Чунцина в сторону побережья, где должны были служить под командованием генерала Йо. По прибытии на место меня назначили начальником госпиталя, если это вообще можно назвать госпиталем. Он располагался под открытым небом и представлял собой много подстилок из рисовой соломы, которые лежали на бревнах и поэтому не промокали на сырой земле. Здесь не было никаких кроватей, никакого оборудования. Мы использовали бумажные повязки. Хирургические инструменты были безнадежно устаревшими и дополнялись хитроумными приспособлениями, которые нам удавалось изобрести. Однако у нас были знания и огромное желание помочь страждущим. Это одно поддерживало нас, когда до нас доходили вести, что японцы везде побеждают, и количество пострадавших возрастает.

Дневные налеты, казалось, стали еще более массированными. Бомбы сыпались градом. Поля были испещрены воронками от взрывов. Китайские войска отступали. И вот в один из вечеров территорию, на которой находился госпиталь, захватили японские подразделения. Они угрожали нам штыками и закололи сначала одного человека, а затем еще одного, чтобы показать всем, что теперь они хозяева положения. Мы не оказывали сопротивления. У нас даже не было оружия для того, чтобы защитить себя.

Захватчики грубо допросили меня как начальника, а затем вышли в поле для осмотра раненых. Японцы приказали всем встать. Те, которые не могли идти и нести с собой груз, были заколоты штыками на месте. Все остальные, включая медицинский персонал, были построены в колонну и отправлены в лагерь, который находился в глубине страны. Каждый день мы проходили много миль. Пациенты валились с ног и умирали на обочинах. Когда кто-то падал, японские охранники подскакивали к нему и смотрели, нет ли у него ценных вещей. Затем они открывали с помощью штыка челюсти умершего, и если во рту оказывались золотые коронки, их выбивали вместе с зубами.

В один из последующих дней я увидел впереди японских солдат, которые шагали навстречу, надев на штыки какие-то странные вещи. Они размахивали ружьями, и я подумал, что у них какой-то праздник. Издали казалось, что они привязали к штыкам воздушные шарики. Когда же с криками и смехом солдаты приблизились к нам, мы обмерли. Оказалось, что они насадили себе на штыки человеческие головы с открытыми глазами и отвисшими челюстями. Японские солдаты додумались отрезать головы нескольким пленным и насадить их на штыки в знак того, что они – полноправные хозяева в этой стране.

В нашем госпитале находились раненые многих национальностей. И теперь, когда мы шли, на обочинах лежали тела людей разных национальностей. Однако сейчас все они принадлежали к одной нации – нации мертвых. Японцы забрали у них все, даже жизнь. Многие дни мы шли вперед и вперед, и при этом нас становилось все меньше и меньше. Лишь несколько человек с розовой дымкой в глазах от боли и усталости дошли до лагеря. Кровь сочилась из наших израненных ног, и поэтому за нами по земле тянулся длинный кровавый след.

Добравшись до лагеря, мы убедились, что обращение там тоже очень жестокое. Здесь снова начались допросы. Кто я такой? Кем был раньше? Почему я, тибетский лама, воюю на стороне китайцев? На последний вопрос я ответил, что не воюю, а помогаю лечить больных, раненых и изуродованных ударами.

– Да, с тобой все понятно, – сказали они. – Ты лечил их для того, чтобы они снова могли воевать с нами.

В конце концов меня направили в лазарет лечить больных и спасать им жизни для того, чтобы японцы могли и дальше эксплуатировать их. Через четыре месяца после того, как мы оказались в этом лагере, была большая проверка. Несколько высокопоставленных офицеров приехали для того, чтобы узнать, как заключенные себя ведут, и нет ли среди них людей, которые могут оказаться полезными для японцев. Рано утром нас всех построили и заставили много часов стоять на месте. Во второй половине дня на нас жалко было смотреть. Те, кто упал от усталости, были заколоты штыками и отнесены на кучу мертвых тел. Мы выровняли свои ряды, когда во двор въехали легковые машины и из них вышли люди, увешанные орденами.

Один из японских офицеров прохаживался вдоль рядов пленных и равнодушно рассматривал их. Вдруг его взгляд остановился на мне. Он присмотрелся внимательнее. Его глаза широко раскрылись, и он сказал мне несколько слов, которых я не понял. Не услышав от меня ответа, он ударил меня по лицу ножнами меча и рассек мне кожу. К нему поспешно подбежал дневальный. Офицер что-то ему сказал. Дневальный побежал в административное здание и принес оттуда мои документы. Офицер схватил их в свои руки и принялся жадно перелистывать. Затем он обругал меня и отдал солдатам какое-то приказание – Снова меня сшибли на землю прикладами. Снова мой нос – столькими трудами восстановленный – был расплющен, и меня поволокли в помещение. Там руки и ноги мне опять связали за спиной, а еще одной веревкой охватили шею с тем, чтобы, пытаясь расслабить руки, я каждый раз чуть не удушал себя. Долгое время меня пинали и колотили, жгли окурками и допрашивали. Затем меня поставили на колени, и один солдат стал прыгать у меня на пятках в надежде, что боль заставит меня ответить на вопросы. При этом мне порвали сухожилия.