Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра

Однако это не автобиография; к тому же, многое из упомянутого я описал в других документах. И я начну просто с того, что в моей учебе и работе над докторской диссертацией по психологии в Институте гуманистической психологии наступил кризис. Три года бихевиористических исследований, изучения теории, клинической психологии, теоретических систем и нейроанатомии, год врачебной практики в государственной системе здравоохранения и несколько небольших вторжений в древнюю медицину индейцев Северной и Латинской Америки — все это не принесло мне удовлетворения, я жаждал чего-то ИНОГО.

Чего-то отличного от антисептических теорий западной психологии. Чего-то лучшего, чем атрофированные традиции целительства в индейских резервациях Северной Америки, где древние мифы и легенды доживают свой век в виде экзотического фольклора.

Подобно многим современникам, я иронически относился к общепринятой западной системе психологии. С юношеским высокомерием я смотрел на психиатрическую практику как на беспорядочный процесс, в ходе которого врач пытается понять болезнь пациента, расчленяя и анализируя посимптомно его состояние, устанавливая неизбежные связи с неправильным поведением родителей и травмирующим опытом детства. Забавно, но этот процесс сам по себе конкретизирует и даже укрепляет патологию. Можно сказать, что неврозы культивируются, взращиваются для жатвы в будущем курсе лечения.

Снова и снова мне приходилось брать пациента за руку и рубить просеку сквозь заросли его сознания и подсознания к целительному раздолью бессознательной души. Современные психиатры напоминают мне неряшливо одетых близоруких палеонтологов, а страхи, озабоченность, поведенческие отклонения и другие симптомы, которые они, как им кажется, лечат, — это фрагменты костей, застрявшие на поверхности души. Они тяжко трудятся, собирая эти окаменелости, и постепенно, по кусочкам, восстанавливают скелет спрятанного внутри животного. А тем временем где-то в недрах бессознательного это совершенно разъевшееся существо продолжает свою разрушительную работу.

А неврологи в лабораториях срезают и подкрашивают тонкие слои человеческого мозга, пытаясь составить карту нейронных путей, надеясь найти там душу и понять природу сознания.

Я тоже был воспитан в этой традиции. Я знал, как работать с рассудком, воздействуя на него извне, но мне страстно хотелось быть внутри и наблюдать оттуда. Я был циничен, высокомерен и нетерпелив по отношению к устоявшейся системе, я не выносил самодовольства, с которым многие прибавляют к своей фамилии на вывеске докторскую аббревиатуру.

Я не был одинок. Мое поведение и идеология были далеко не уникальны. Наоборот. Вопросы, касающиеся природы сознания и определения разума, поставлены изящно просто и на многие века. Ответов на них пока нет. И я не позволил бы себе вторгаться в эту область, если бы она не оказалась той же природы, что и предстоящее мне приключение. Пока же я очертил свою позицию лишь как отправную точку, некий контрольный список перед полетом.

Моя неудовлетворенность привела меня далеко назад во времени и в традициях; я переключил свое внимание с современной клинической психологии и неврологии на клиническую мифологию и фольклор примитивных людей. В конце концов, душевное и физическое здоровье одинаково важно и для индейского Шамы из верховьев Амазонки, и для банкира на Ист Сайде.

Я составил план докторской диссертации, посвященной изучению традиционных методов лечения в обеих Америках, и мне посчастливилось привлечь в качестве научного консультанта одного из самых выдающихся в мире исследователей состояний сознания. Доктор Стенли Криппнер был пионером в изучении паранормальных явлений. Как руководитель лаборатории сновидений в Медицинском центре Маймонидеса, он помог провести исследование сновидений из подвалов и продолжить это в университетских лабораториях по всей стране.

Ближайшие к Сан-Франциско образцы примитивных культур находятся в индейских резервациях на Юго-Западе США. После того как я в течение нескольких месяцев изучал традиции индейцев навахо, мне стало ясно, что переселение и окультуривание племен привело к искажению их традиции. Мои усилия по изучению целительской практики индейцев из прерии были похожи на попытку изучить кулинарные обычаи народа по музейной выставке национального искусства плетения корзин.

После этого я провел несколько месяцев в Мехико-Сити, где мне удалось установить тесные отношения с городскими целителями; они раздавали бедным растительные препараты, а также практиковали некоторые эзотерические приемы врачевания, включая психическую хирургию. Я был свидетелем высокой ловкости рук и нескольких примеров случайного излечения. Спорно и противоречиво, но это был шаг в нужном направлении.