— Ну-ка, ну-ка, покажи свой кий.
— Дай-ка, я посмотрю.
— Какое дерево? Из чего ручка? — меня засыпают вопросами, более существенными для продажи, чем все остальные, которые я слышал за время своего адлерского комивояжерства. Один бритоголовый здоровенный верзила долго рассматривает ручку кия, интересуется, крепкое ли дерево, а потом спрашивает:
— А если им по башке е…, не сломается?
Я растерянно смотрю на верзилу, а старик отвечает ему за меня:
— Это же кий, а не монтировка. Кием нормальные люди играют. В бильярд. Понимаешь меня, сынок?
Все смеются. Потом другой бритоголовый говорит, обращаясь ко мне:
— Давай посмотрим на твой кий в действии. Сыграешь со мной партию?
— Но я не умею играть, — отвечаю я.
Ребята переглядываются и один из них спрашивает:
— Что же ты? Продавать — продаёшь, а играть — и не умеешь?
Я пожимаю плечами в ответ…
После непродолжительного молчания старик ставит свою трость к стене, берёт мой кий и спокойно предлагает:
— Ну, кто против меня?
Один парень соглашается играть с ним, но после недолгой борьбы старик выигрывает партию.
Он ещё некоторое время изучает кий, улыбается мне опять и прибавляет:
— Хорошая работа. Я беру.
С этими словами он достает из кармана пачку банкнот. Я вспоминаю, что ни разу не зарекался о цене. Но старик и не спрашивает о ней. Он отнимает от пачки пять купюр и протягивает их мне. Это зеленые бумажки. Доллары! Старик расплачивается стодоллоровыми купюрами. Он даёт в десять раз больше того, что я собирался запросить! Он всё также улыбается.
— Хватит для раскумарки? — осведомляется он.
Удивленно моргая, я смотрю то на него, то на деньги, которые он положил в мою руку.
— Для рас… — чего? — переспрашиваю я.
Опять все смеются, но уже над моим удивлением. А старик тепло улыбается. И я улыбаюсь. До меня смутно начинает доходить, что произошло. Вот удача! Я не верю своим глазам…
Окрылённый удачей, радостный и счастливый, я выхожу из полутёмного бара на улицу. Улица всё также утопает в солнечных лучах. Но свет солнца стал каким-то блёклым — как если бы небольшое перистое облако прикрыло светило в небе. Смотрю на небо, но не вижу никаких облаков. Чистое голубое небо. Точнее — голубое оно ближе к горизонту, но на большом расстоянии вокруг солнца оно просто золотое. И свет слабый, как зимой. Замечаю, что окружающих тоже интересует такая надземная аномалия — все они глядят вверх. Наблюдают солнце через какие-то стёклышки.
«Ах, да! — вспоминаю я. — Сегодня же затмение, про которое все так много говорили. Парад планет сегодня. А я и забыл совсем».
И стёклышка у меня нет, а без него ничего не видно, как близорукому без очков. А посмотреть так хочется…
Иду по площади, задрав голову, обозревая слои атмосферы и натыкаюсь на группу детей. Они по очереди глядят на солнце сквозь чёрное стекло. Улыбаются все…
— А можно и мне потом посмотреть? — спрашиваю я у них. Дети оборачиваются, и несколько пар сияющих взглядов с интересом обращаются ко мне.
— Конечно, можно, — говорит одна девочка и отдаёт мне стекло.
Дети, замерев, беззвучно следят за мною, но не хмуро и угрюмо, как эти бритоголовые из бара, а ласково и приветливо. Их семеро — три мальчика и четыре девочки. Самому младшему из них лет шесть; самой старшей на вид около шестнадцати. Они одеты в простую, даже поношенную одежду, у многих — босые ноги. Одежда делает их похожими на местных сорванцов, даже на босяков, и все же их внешний вид не назовёшь иначе, как цветущим. Да, цветущим! Дети сияют счастьем и здоровьем, и такое сияние столь редко для наших улиц, что многие прохожие невольно задерживают взгляды… Особенно часто — на двух самых старших девочках, которые, помимо всего прочего, привлекают внимание необыкновенной красотой…
Ой… Их красота, действительно, необыкновенна… Стройные фигуры, прелестная кожа, ангельские черты, длинные пышные волосы… У одной — золотые, как спелые колосья пшеницы, у другой — каштановые… Но более всего поразительны глаза… Вы знаете, подобные глаза, наверное, невозможно увидеть в наших городах, ну, разве что, очень редко… Такие глаза мгновенно располагают к себе любого, кто в них посмотрит. Даже самого мрачного они заставят улыбнуться, даже самого злого — стать мягче и нежнее. И только потому, что там — в этих светящихся глазах, собрана чудесная доброта… Любовь… Что-то ещё, что-то такое… такое… Не знаю, как сказать… Не знаю…
У златовласки глаза серо-голубые, у её подруги… Ой!… Какие знакомые, тёплые, ласковые глаза у этой девочки… Лена. Это ты? Неужели это ты?
Читать дальше