Мэнли Холл - Двенадцать учителей человечества

У философии Бога, созданной Эхнатоном, есть один очень тонкий аспект. Амон-Ра был небесным царем, воле которого должны были повиноваться все люди. Египет преклонялся перед законом, исходившим от небесных правителей, которые восседали на великих престолах в пространстве. Эхнатон отвергал божественный деспотизм. Он не подчинялся повелениям неземных фараонов. Законы Атона распространялись через этого царя. Он жил в них, а они в нем. Его кредо было понимание, а не покорность, ибо мы боимся того, чему покоряемся; а любим то, что понимаем. Он возвысил свое сердце, преисполнившись любви к Атону, и обрел гармонию с той вселенской любовью, которая незримо и властно объемлет все сущее. Эхнатон пребывает в туманном прошлом, заключенный в Атоне, светящийся немеркнущим светом, возвышенный своим пониманием до самого Вечносияющего.

Эхнатон был слишком велик для своего времени, и, хотя с тех пор минуло тридцать три столетия, он слишком велик даже для современного мира. Христианство не стало осуществлением его мечты. Племенной Бог продолжает существовать и в двадцатом веке, по-прежнему является отцом-рев-нителем мира. Лишь немногим мистикам удалось проникнуть за завесу и обрести реальность. Иудей и язычник, мусульманин и брахман еще не нашли общий знаменатель, и миллионы ревностных христиан поклоняются Богу прихотей и жестокостей, мелкому деспоту на небесах. Сколько же веков должно пройти, прежде чем люди смогут найти миролюбивого Бога, который любит всех своих детей, и сколько веков должно пройти, прежде чем его дети обретут мудрость и мужество жертвовать жизнью, богатством и властью ради духа любви, пронизывающего каждый атом вселенной?

По дошедшим до нас скудным письменным свидетельствам невозможно составить законченное представление о системе атонизма. Жрецы Амона, вернувшие себе власть, уничтожили документы царя-еретика. Веками имя Атона не произносилось вслух. Храм Того, Кто не имеет Формы, с его лучами и руками, превратился в руины, и движущиеся пески пустыни окончательно погребли их. Но что нам известно, так это то, что он был противником тщательно разработанного церемониала и всей сложнейшей структуры жречества. Он поклонялся Атону на восходе, когда видимое солнце появлялось из ночи, выполняя вечное обещание. Он поклонялся Атону на закате, когда символ света опускался в темную землю, в точности как Атон, нисходящий во тьму всего сущего, скрывает свои лучи в природе, чтобы воссиять только в ее творениях. Атон, незримо присутствующий в добрых словах, добрых мыслях и добрых делах, есть вечно струящееся свидетельство скрытой реальности. Эхнатон возносил молитвы Атону, молитвы, бывшие символом его собственной безупречности, жаждавшей реальности. Монарху случалось петь от охватывавшей его безграничной мистической радости, и даже сама его песня становилась лучом света, лучом Атона, поющим в честь Атона. Он совершал скромные приношения в виде фруктов и цветов и в крайне редких случаях поступал сообразно общему характеру египетской религии. Но он всегда почитал некоего вездесущего духа, отсутствие которого было немыслимым. Не было никакой необходимости призывать вездесущего, ибо Атон и без ушей все слышал, и без глаз все видел, и без губ непрерывно говорил. И его слова являли собой красоту, гармонию и жизнь.

Дух Атона принес с собой высочайшее искусство египтян. Впервые скульптура и живопись наполнились жизнью. Люди больше не вырубали из камня одних лишь сфинксов с непроницаемым взглядом или сидящие фигуры, величественные, но равнодушные. Эхнатон уловил ритм и ход природы. Он видел Атона, летавшего на крыльях ветров и пригибавшего хлеба на полях. Он видел, как пальмы раскачиваются от дыхания Атона. Он зрел в ходе всех вещей одну пребывающую в вечном движении жизнь. Так впервые возникла связь между искусством и природой. Музыка, звучавшая в душе этого мечтателя, стала музыкальной путеводной нитью, и доставлявшее глубокое удовлетворение самосознание подняло египетское искусство до уровня подлинной гениальности. То, как Эхнатон постигал суть вещей, естественно, повлияло не только на технику исполнения, но и на содержание. Атон наделял величием простые вещи, и Эхнатон преисполнился пониманием красоты и божественности обыденного. Он поднял обычные жизненные обстоятельства на новый уровень значимости. Он обнаружил гораздо большее присутствие Бога в доме и семье, и в людях, занятых работой. Он считал возможным не высекать из камня громадные статуи небесных царей с цепами, пастушьими посохами и скипетрами-символами верховной власти над тремя мирами. Его искусством был Атон, приводящий простые вещи в надлежащий порядок. В скульптуре и живописи его эпохи обнаруживается глубоко религиозный дух. Атон присутствует везде, общаясь со всеми на равных, любя ничтожнейшего наравне с величайшим, сидя за столом бедняка так же, как на пиру у принцев.