Дипак Чопра - Управляй своей судьбой. Наставник мировых знаменитостей об успехе и смысле жизни

Так что им пришлось остаться и ждать нас в Испании, пока я с остальными двумя детьми любовался Гибралтарской скалой.

А когда мы в следующий раз возвращались из-за границы, Амите пришлось стоять в очереди иностранцев, чтобы пройти иммиграционный контроль. Эта очередь всегда гораздо длиннее, чем очередь американских граждан, поскольку чиновники проверяют всех зарубежных гостей гораздо дотошнее. Амита решила, что это очень обидно и утомительно, и сдалась наконец:

– Ладно, я получу американское гражданство. Но только из соображений удобства.

Присягу она тоже приносила в Фэнл-Холл. И вся эта церемония — как она произносила текст присяги перед американским флагом, как сидела на длинных скамьях с иммигрантами из множества разных стран — произвела на нее сильное впечатление. Эмоциональные узы были частично разорваны, однако любовь к Индии сохранилась.

Итак, мы оба стали гражданами самой прекрасной страны на свете, и наша старшая дочка Ратика Прия тоже. Мы официально стали индо-американцами. На самом же деле мы застряли между двумя мирами. Когда я думал об Индии, то вспоминал большие семьи, духовные искания, ослепительные цвета и чарующие звуки. Но когда я думал о своей новой, приемной родине, то размышлял о свободе, о земле, где перед каждым открываются невиданные перспективы, о стране, коренными жителями которой я хотел бы видеть своих детей.

Я много поездил по миру. И не так давно мне на глаза попался плакат с надписью: «ЕДИНСТВЕННАЯ НАСТОЯЩАЯ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ — ЧЕЛОВЕК». Вот с этим я совершенно согласен.

В английском языке есть и слова, означающие «просветление», и притчи о пути в Дамаск. Когда ты внезапно пробуждаешься, это очень зрелищно. Однако было бы очень хорошо, если бы у нас было слово и для медленного, постепенного озарения. А нет его, думается мне, потому, что медленные озарения осознаются только много лет спустя, в ретроспективе.

Когда я со скандалом бросил резидентуру и оборвал все связи с больницей при Университете Тафтса, казалось, что дальнейший путь мне заказан, и это безнадежно. Мне больше не стоило связывать свое будущее с эндокринологией. Я думал, что сам себя загнал в тупик. Зато (во всем надо видеть хорошее) я нашел себе работу в отделении скорой помощи в Эверетте, а там платили гораздо больше моей стипендии. Когда я только пришел туда, рассчитывая на ночные дежурства с почасовой оплатой, меня встретил единственный тамошний врач, который уже с ног падал от усталости, и он тут же предложил мне работать на полную ставку. Я возразил, что у меня нет квалификации по медицине скорой помощи, но он только отмахнулся: мол, он меня всему научит. Рита тогда ждала нашего второго ребенка, но у меня было столько работы, что мы виделись лишь урывками.

Как-то ночью, когда я был на дежурстве, Рита позвонила мне в приемный покой:

– Поздравляю, у тебя сын.

Поначалу я даже не понял, что случилось. Оказалось, что у Риты начались схватки, она собрала вещи и сама поехала в больницу (роль перепуганной пассажирки исполняла ее мама, которая прилетела из Индии пожить у нас), а через несколько часов после родов позвонила мне. Прежде всего, пробиться через бостонские пробки — уже достижение. А к нам привозили столько больных с травмами, что мне было не продохнуть — и мне было странно и грустно, что я даже не могу вырваться с работы, узнав такую радостную весть. Вот так мы тогда жили.

Сначала мы хотели назвать мальчика Кабир — в честь одного из самых почитаемых индийских поэтов. Мама иногда приглашала к себе подруг на киртан — церемониальное пение. Кто-нибудь играл на фисгармонии, а дамы распевали гимны, многие из которых сочинил Кабир. К тому же о его жизни рассказывают чудную легенду. Он был сирота из Бенареса, и никто не знает, какую религию исповедовали его родители. Младенцем его взяла к себе бедная мусульманская чета и обучила ребенка ремеслу ткача, чем он, собственно, и занимался всю жизнь. Однако мировоззрение у Кабира было широкое, он смотрел за пределы ислама и хитростью вызнал у гуру по имени Рамананда санскритскую мантру, чтобы медитировать. Однако это не означает, что он считал себя индуистом. Когда в 1518 году Кабир умер, мусульмане хотели похоронить его тело, а индуисты — кремировать. Начался жаркий спор. Кто-то сдернул с тела покрывало. И тут оказалось, что произошло чудо: труп превратился в груду цветов. Цветы поделили поровну, и мусульмане свою половину похоронили, а индуисты кремировали.