А Смирнова - Секреты мироздания

Из этой дилеммы Дарвину и не удается вполне и решительно выпутаться (гл. VII).

Таким образом, сам факт наследственности, если мы точно его анализируем, — говорит Данилевский, — если составим о нем ясное понятие, уже приведет нас к опровержению теории Дарвина.

Наследственность, по самой своей сущности, есть начало консервативное, сохраняющее тип, принадлежащий организму, так что наследственность и постоянство видов представляют один и тот же принцип, только различно выраженный. Если все видовые признаки неизменно передаются по наследству, то никакое случайное отступление не может удержаться наравне с ними и должно исчезнуть. Для того, чтобы новый признак мог остаться, он с самого начала должен явиться со всеми правами наследственности, следовательно, он должен соответствовать некоторой норме, должен, в силу какого-то закона, составлять исключение из числа тех колеблющихся отступлений от типа, которые, как показывает ежедневный опыт, беспрестанно появляются, но исчезают бесследно.

С положительно научной точки зрения виды и после Дарвина, как и до него, остаются для нас постоянными, неизменными в своей сущности, но только колеблющимися около некоего нормального типа, ибо таковыми оказываются они, насколько охватывают наши наблюдения (исторические и геологические) и наши опыты (культуры и гибридизации) (гл. XIV).

Напрасно учение Дарвина причисляют к числу теорий развития. Под развитием, — говорит Данилевский, — разумеется ряд изменений, необходимо одно из другого проистекающих, как бы в силу определенного, постоянного закона, хотя бы, в сущности, мы этой необходимости и не понимали, как на деле, действительно, почти никогда и не понимаем, а заключаем о ней лишь из постоянства повторения ряда. Так развивается бабочка из куколки, куколка из гусеницы и, вообще, всякий органический индивидуум из зародыша. Но ничего подобного у Дарвина нет. У него вместо развития по некоторому закону — накопление случайных, мелких изменений под влиянием не внутренней, а внешней причины, отвергающей одни принципы и принимающей другие.

Говорить о развитии — значит предполагать некоторый принцип (закон, правило, норму), в соответствии с которым и совершается развитие, и, кроме того, исходить из того, что этот принцип внутренний, содержащийся в самих развивающихся существах.

Однако сущность и сила теории Дарвина заключается в отрицании всякой необходимости такого принципа и в доказательстве того, что изменения организмов совершаются случайно, без всякой нормы, и что если из бесчисленных возможных форм только некоторые определенные существуют в действительности, то это зависит не от внутреннего свойства организмов, а от выбора, который происходит совершенно от них независимо… Случайность — основная характеристическая черта Дарвинова учения (гл. II).

Самые элементарные требования вероятности попираются учением Дарвина…

Дарвиново учение не удовлетворяет даже приблизительно первому и необходимому требованию, чтобы процесс, им предполагаемый, мог уместиться во времени, какою бы щедрою рукою его не расточать, и одинаково противоречит основным данным геологии и требованиям естественной системы.

…Естественная система требует места (то есть собственно времени) для сотни тысяч, в крайнем случае, для десятков тысяч видовых переходов, незаметными оттенками переливающихся от простейшего одноячеечного организма, или живого комочка протоплазмы, до человека, — Дарвиново учение предлагает их лишь несколько десятков [видовых переходов]; он хочет нас уверить, что человек и этот живой комочек разнятся друг от друга только в какие-нибудь тридцать-сорок, пятьдесят раз более, чем насколько между собою разнятся лошадь от осла, волк от лисицы или малина от ежевики. Для происхождения большего различия, для большей дифференцировки не хватает времени от момента достаточного охлаждения Земного шара, не хватает и осадочных формаций, для помещения большего числа этих соединительных звеньев, по самым посылкам теории, с какою бы смелостью, с какою бы дерзостью, хотя бы Геккелевскою, мы не отрешались от фактически дознанных истин науки (гл. XIII).

Если бы естественный отбор существовал в природе, то он должен бы был оставить известного рода следы своей деятельности, как в ныне живущем животном и растительном мире, так и в мире палеонтологическом; но следов этих, то есть незаметными оттенками переливающихся переходных форм, ни здесь, ни там не существует (гл. XII).