Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

И вот он машет в тайге топором, проделывает в сутки до тридцати верст. Это с рюкзаком-то побольше себя, да ещё с двумя пудовыми сумками “для равновесия”, отчего руки во время ходьбу оттянуты до колен… Фантастика! Я задыхаюсь, не могу, пот застит глаза, считаю шаги и думаю, на каком из них упаду, а он, инфарктник, прет себе, ни разу не оглянувшись, пока не приспичит “заглатывать, как баклану”.

…Перекусили; и я за компанию попил чайку.

— Ты не служил? — спросил Петр Алексеич.

— Да нет, не пришлось. Военная кафедра была в институте; лейтенант запаса.

— А мне “повезло”: пять лет на эсминце, тютелька в тютельку. А после — рыбфлот. На эсминце мичманил, на “гражданке” ходил в драконах.

— То есть как в драконах?

— А боцманом. Семь лет рыбу ловил, пока в шестьдесят четвертом не завязал.

— В шестьдесят четвертом? Сколько же тебе, Алексеич, теперь?

— Теперь мне за шестьдесят. В марте был юбилей.

— Надо же… Я думал, нет и пятидесяти.

— Все так думают. Посиди на одних травках да корешках, не таким молодым станешь, — он помолчал, явно настроенный на воспоминания. — Да, завязал накрепко… Бежал от моря, не оглядываясь, через всю страну. Пока сюда не прибежал, на Алтай то есть.

— Что так, Алексеич?

— А то. В такую передрягу попал, до сих пор снится.

— Уж не тонул ли?

— Угадал, парень. Да так тонул, не приведи Бог! Всем экипажем пузыри пускали в Бискае.

— Да ну? На каком? На каком судне, Петр Алексеич? — я так и подался к нему.

— Да был такой… “Альбатрос”. БМРТ, иначе сказать — большой морозильный траулер.

— Не может быть! — вырвалось у меня. — Вот что делается, как мир тесен!..

Теперь и он смотрел на меня с удивлением.

— Почему не может? Я что, вру? Так ведь свидетели есть, многие помнят.

— А кто у вас на “Альбатросе” кэпом был?

— Андрей Максимыч. Такого кэптена не забудешь. Максимов, у меня еще память есть.

Да, чудеса. Его Величество Случай тут как тут. Впрочем, как говорят мудрецы: “Случай есть не что иное, как имя закона, который не распознан”. Имя закона! Мы все участники какой-то игры, по ее условиям сходимся и расходимся. Видно вовсе не случайно свели нас причудливые тропки с Петром Алексеичем!

— Мне эта история с “Альбатросом” знакома, — сказал я. — Я ведь сам — питерский. Расскажи подробнее, Алексеич.

— Даже вспоминать страшно! — признался он. — Почти тридцать лет позади, а все до мелочи перед глазами: палуба дыбом, брашпиль в небо глядит, а корма притопла, туда-сюда ее, прямо жуткую пляску пляшет… А волны! Чуток не рассчитай, мигом слизнет. Многих и унесло, да. На глазах тонут кореша, а помочь не моги. Катерок едва приспустили — в щепки!..

— Когда случилось-то? Летом? Зимой? — Поздней осенью. В тропики спешили погреться. Погрелись… Днем полным ходом шли, а на ночь уже невмоготу; решили лечь носом на волну. Только начали разворот, легли лагом, тут она, дура, и врезала. Волна-убийца, может, слыхал? Рыщут такие по океану, аки лютые волки.

— Так… Начали спускать катер, а он в щепки… Дальше?

— Надувные плоты спасли. Восемь было на борту, все восемь и сработали. Между прочим, мое хозяйство. Без хвастовства скажу: следил крепко. Я порядок люблю. Матросов гонял, конечно, но дело знал, как же. Да-а, теперь и не скажу, что страшнее: на палубе ледяной, вздыбленной цепляться за что ни попадя или с высоты прыгать на плотик. В него угодить надо, в плотик-то, иначе конец. Ну да из чего выбирать?

— И многие… промахнулись?

— Многие. Иной мимо плотика сиганул, а кого просто так смыло… Кэп наш, Максимыч-то, и вовсе не захотел жить. Остался, понимаешь, в каюте. Марконю, значит, радиста то есть, из рубки с матюгами прогнал, велел в плотик, а сам шасть в каюту — да и на ключ. Минут через пять “Альбатрос” плясать перестал, пошел на дно. Мы, кто в плотиках, едва успели отгрести: булькнуло!

Снова это знакомое: булькнуло! Капитан, помнится, в каюте ждал, когда булькнет.

— Славно поболтало нас в плотиках. Не все выдержали: кто от холода загнулся, ведь мокрые все, а кто просто свихнулся… Всю ночь как ваньку-встаньку швыряло, киль с клотиком местами менялись! Галеты, водичка были, конечно, энзэ — опять же, без хвастовства, моя заслуга, следил. А так, кто в чем из каюты выскочил… Да-а, утром спасли. Подтихло малость, французы и подобрали. Спасателей тогда набежало тьма: марконя поработал славно.

— Все же много погибло?

— Много. Больше половины экипажа.

— А что же капитан?

— Да ведь сказал, в каюте остался.