Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина

Я понял, время нашей встречи подходит к концу. Еще минута-другая-и мы расстанемся.

— Простите, — сказал я, смиренно сложив руки на груди, ладони лодочкой. — Я не знаю, как обращаться к Вам…

— Сердце подскажет, — улыбнулся он и снова коснулся моей руки; и снова меня как бы обволокла волна благодати. — Но можешь обращаться ко мне так: О'Джан. И конечно, на ты. До встречи, сынок.

23 февраля. День Советской Армии и Флота… Но, Господи, как затуркали наших служивых защитников, до чего довели.

Впрочем, ну зачем мне все это? Без меня разберутся и политики, и военные, что к чему. Я не борец. Я ничего не могу изменить. И у меня другие задачи. И потому лучше не засорять эфир недобрыми эманациями на эту тему.

…Нынче объявился Леня: “Старик, звоню с работы из поликлиники. Ночью уезжаю на недельку в Прибалтику, дела”. Я поинтересовался: во сколько ночью? “За полночь даже, в ноль тридцать”, — уточнил он. “Тогда приходи, от меня и поедешь”. — “О'кей, договорились, столько смотаюсь домой за вещичками”.

Вечером он прибыл. Как всегда, не с пустыми руками, выложил из рюкзака кочан свежей капусты, морковь, свеклу: “От матушки большой привет, чем богаты, тем и рады”. Да, хорошо жить в сельской местности. Только там сейчас и можно свести концы с концами, не умереть с голодухи. Разумеется, вот таким неустроенным, как мы с Верой Васильевной. Что ж, помереть — дело второстепенное, для меня важнее сейчас людское внимание. Не знаю уж, как и чем отблагодарить друга.

“Ленечка…” — только и сказала растроганная Вера Васильевна.

Поболтали о том о сем; как ни крути, как ни старайся, а в жизни преходящее много значит. Вот и разговор все больше о беспределе цен, пустоте прилавков, об озверевших наших согражданах. Но это в присутствии Веры Васильевны. Бедняжка охает, ахает, ничего не может понять. Почему люди, “как отрубь в решете, средь непонятных им событий”, по выражению Сергея Есенина? Волей-неволей и мы с Леней втягиваемся в это чертово решето, но, оставшись одни, стараемся до беспредела не опускаться. Формула Лени, его принцип: не хнычь, а умей вписаться в любую ситуацию — и все на этом. Есть темы поважнее. Кто-то из хорошо думающих задался вопросом: наши устремления безграничны, а жизнь коротка, как могло произойти такое трагическое несоответствие? Отвечаю определенно: спрашивающий не знал о Законе Перевоплощений. Великий Закон ставит все на свои места. Но текущая жизнь — этот трепет комариного крыла — воистину быстротечна, и, право, жаль тратить время на пустые дела и разговоры, тем более на озлобление.

Леня, едва мы остались одни, поинтересовался, как дела, выгляжу я неплохо.

— Леня, — сказал я торжественно, — можешь меня поздравить!

— По трамвайному билету выиграл миллион?

— Да, примерно. Даже больше. Я выиграл жизнь, Ленечка. Тьфу, тьфу, не сглазить, я, кажется, начинаю выздоравливать.

— Что значит кажется? Мои “букетики” помогли?

— Все может быть. Но вначале… у меня просьба к тебе, — давай помедитируем вместе, посмотрим, что к чему.

— Это скорее моя просьба, а не твоя. Посмотрим, посмотрим… Вера Васильевна не помешает?

— Нет, я предупредил: мы занимаемся.

Мы сели на полу рядом друг с другом. Поначалу мне приходилось трудно в Падма-асане: переплетать ноги, выворачивать ступни, держать спину прямой, но теперь могу так сидеть часами.

— Договоримся так, — сказал Леня. — Не буду тебя вести. Делай, как в прошлый раз, но без моих комментариев. Расслабляйся, растворяйся, пари в воздухе… Я буду только наблюдать. Поработаю наблюдающим наблюдателем. И тебе того же. Поехали.

Мы замерли. Я живо представил себя на берегу моря… Синяя бескрайность, белые барашки волн — Голубое небо, солнечно… Я на безлюдном берегу в одних плавках… Теплые волны набегают на песок, с шипением ласкают ноги… Вода прозрачна насквозь, возле отшлифованных камней шевелят плавниками головастые бычки… Хорошо-то как, вольно, Господи! Вон чайка парит, одинокая, гордая, непременно Джонатан Ливингстон. Она не захотела жить в стае, выбрала свободное парение, высоту. Ее — из миллиона одну — приметил Ричард Бах и написал великолепную притчу. Чайка? Или это я сам парю над землей? Нет, нет, рано пока; я еще волна, море, вот этот симпатичный лобастый бычок у ноги… Или вот это дерево на скале; ну, конечно, я деревце, и листья мои шумят на ветру, а в ветвях струится прохладный сок. Корни мои в земле, а крона высоко в небе; я — природный магнит, идеальное воплощение земного бытия: да, да, корни мои в земле, а крона в небе. Я — деревце на скале, я — сама жертвенность, я самое беззащитное создание на земле. Но я — в устремлении, в развитии, в эволюции, я — человек. Я все могу и, если очень постараюсь, мигом окажусь в поднебесье над морем. Да, мне это нипочем; я — море, я — деревце, я — скала и я — сам полет. Внизу — синева моря, белые игрушечные кораблики вверху — синяя беспредельность, Миры, здесь где-то святая Иерархия и мой Учитель… Мне хорошо, я между небом и землей, я растворился в природе, ничего и никого вокруг, только одна мысль, моя мысль… Я — ничто и я — все, я Шунья, пустота, я извечное Ничто и Нечто… Я есть Природа, ее светлейшее Величество, частица её…