Бэрд Сполдинг - Жизнь и Учение мастеров Дальнего Востока

Стены были сплошь покрыты гобеленами, сотканными из золотых нитей, перемежавшимися портретами, вышитыми серебром. В центре комнаты, на возвышении, украшенном кружевным золотом, восседал Далай-лама в шитой золотом мантии, отделанной пурпурными и серебряными тканями.

Настоятель и Верховный Жрец подвели нас к Далай-ламе и, как в прошлый раз, заняли места по краям. После приветственных слов, Далай-лама сошел с возвышения и встал прямо перед нами. Он поднял руки; мы склонились на колени и приняли его благословение.

Когда мы встали, он приблизился к нашему Руководителю и, приколов к его груди какую-то брошь, или знак, промолвил следующие слова, переведенные нашим переводчиком: «Знак обеспечит вам и вашим друзьям свободу перемещения по этим землям. Вы можете входить и покидать ее по собственной воле, и вместе с этим знаком я дарую вам письменное разрешение, согласно которому вам присваивается статус граждан Тибета. Я посвящаю вас в сан Владык Великой Гоби». Затем он подошел к каждому из нас и прикрепил на грудь каждому меньший про размерам, но похожий знак. «Носите их как знак моего уважения. Они пропустят вас в любое место Тибета. Они послужат вам пропуском, куда бы вы ни пришли». Он принял свиток с разрешением из рук Настоятеля и вручил его нашему Руководителю. Броши были прекрасны — сделанные из золота, с филигранным и удивительно живым рельефом Далай-ламы, выгравированным в нефрите и помещенном в центре, как камея. Для нас они являли бесценную драгоценность. Далай-лама и все остальные были самой милостью. Мы смогли лишь произнести: «Благодарим вас».

Вошел старый лама, ответственный за хранилище записей, и нам сообщили, что сегодня Далай-Лама разделит с нами трапезу.

По окончании ужина разговор перешел к замечательным табличкам, Далай — Лама и старый лама, говорящие с помощью переводчика, подробно описали нам историю этих табличек, и мы тщательно записали все ее подробности.

По их рассказу, таблички были найдены скитающимся буддистским монахом в подземных хранилищах руин старого храма в Персии. Монах утверждал, что был приведен к ним мелодичным голосом, исходящим из руин, который он услышал, когда сидел неподалеку в самадхи. Пение было настолько приятным, а голос — столь чистым, что в конце концов монах заинтересовался им, последовал в том направлении, откуда слышался голос, и оказался в разрушенном хранилище. Голос, казалось, исходил из его глубин. После тщательного осмотра, монах обнаружил небольшое отверстие, и тогда он исполнился решимости найти источник голоса.

Сделав грубые орудия, он начал раскапывать обломки и наткнулся на сплошную плиту, которая представлялась частью пола разрушенного хранилища. Его сердце погрузилось в отчаяние, ибо до сих пор он считал, что мелодия, пробивающаяся сквозь руины, ведет его правильным путем.

Прежде чем покинуть это место, он решил провести некоторое время в медитации, и, как только он сел на землю, голос стал намного чище и отчетливее, и его слова завершились призывом к продолжению поисков. Почти сверхчеловеческими усилиями монаху удалось сдвинуть большую плиту и открыть отверстие, ведущее в глубину. Когда он спустился в проход, какая-то незримая сила немедленно осветила его путь. Перед ним воссиял яркий свет, и монах последовал за ним I проходу в огромное хранилище, прикрытому огромными каменными дверьми. Монах на мгновение остановился перед ними; древние петли заскрипели, и гигантский камень медленно отъехал в сторону, открывая проход. Когда монах переступил через порог, голос зазвучал еще яснее и мелодичнее, как будто хозяин принимал в своем доме гостя. Луч света сместился к центру подземелья, полностью осветив его. Таблички, покрытые многолетней пылью, покоились в нишах в стенах хранилища.

Монах осмотрел несколько из них, проникся осознанием их красоты и ценности и решил подождать возможности посовещаться с двумя-тремя доверенными товарищами о перемещении табличек в безопасное место. Он покинул подземелье, вернул плиту на место и вновь прикрыл ее обломками, после чего отправился на поиски товарищей, которые поверили бы в эту историю и обладали бы достаточным мужеством и средствами, чтобы помочь ему в выполнении его плана.

Поиски длились более трех лет. Почти каждый, кому он поверял эту историю, посчитал его окончательно обезумевшим. Наконец он отправился в паломничество и встретился с тремя жрецами, с которыми был знаком по прошлым своим путешествиям; он рассказал им свою историю. Поначалу они отнеслись к ней скептически, но однажды вечером, ровно в девять часов, когда они сидели у костра, раздался голос, поющий об этих записях. На следующий день они вчетвером оставили остальных попутчиков и отправились в путешествие к руинам. С того времени голос всегда пел им в девять часов вечера, и если они были усталыми и опечаленными, голос становился еще более мягким и мелодичным.