Сборник - Идрис Шах – вестник суфизма

Сирдар Икбал воспитывал сына в любви к суфийской традиции, он учил его особому подходу к постижению жизни, считая что Идрис должен получить свой собственный опыт о мире. Несмотря на высокое происхождение, он настоял, чтобы мальчик год проработал чернорабочим на ферме (а впоследствии он получил и армейский опыт).

Он не отдал его в школу, полагаясь на домашнее обучение. Так что Идрис никогда не посещал школу в формальном смысле слова: «Я получал образование в старой восточной традиции, по которой если я должен был изучить какой-то предмет, то всегда находили того (учителя. – Прим. ред.), кто мог мне это преподать», – вспоминает Идрис Шах в интервью Великий шейх суфиев Эдвину Кистеру-мл.

Ему нравилось ходить с отцом на суфийские служения.

Участники ритуала рассаживались по кругу, в центре садился халиф, руководящий бдением. Собрание открывалось первым символом исповедания веры «Нет Бога, кроме Аллаха», которую собравшиеся произносили до тридцати раз, затем при словах «Аллах, он Аллах» дервиши поднимались и начинали наклоняться сначала влево, затем вправо. Молитва продолжалась; вдохи и выдохи, наклоны и повороты, запрокидывание головы ритмично чередовались в темпе, который задавал халиф. Голоса, вначале еле слышимые, возрастали до крика, а темп, очень медленный в начале молитвы, все увеличивался. Некоторые суфии впадали в удивительное экстатическое состояние, которое сначала пугало маленького Идриса, но и возбуждало в нем удивительное любопытство.

Он рано научился зикру – духовному упражнению, целью которого является чувство божественного присутствия внутри себя, отказ от собственной сущности и сосредоточение на имени Бога или молитвы, содержащей одно из имен Бога. Идрису нравился танец дервишей – завораживающий, всегда изменчивый и неизменный, ни на что не похожий. Может быть, он и не достигал хала – состояния божественного экстаза, – но его посещали некие откровения относительно его будущего пути. Правда, в этих видениях никогда не было его любимых гор, а были странные здания, непохожие на дома родной Симлы.

Однажды ему приснился сон, как будто он слышит звуки божественной музыки и сидит в окружении величественных мужей, среди которых постепенно начинает узнавать лики с чертами великих суфиев, говоривших ему невыразимо мудрые слова. Когда Идрис открыл глаза, в его ушах таяли обрывки фраз и продолжала звучать прекрасная музыка, он почувствовал, что улыбается.

Став намного старше, он вспомнил этот сон и понял, что это был первый знак для него, идущего по Пути.

Вторым знаком стало пророчество его деда, перед смертью позвавшего сыновей и внуков и сказавшего, указывая на Идриса, что именно такого внука он ждал от Всевышнего – «он пронесет учение по всему миру».

Третьим знаком стало видение лица Пророка, ласково склонившегося над спящим юношей и осветившего его сиянием своей благодати.

Обо всех этих знамениях он вспомнит позднее, уже обучаясь у суфиев, – воспоминания предстанут перед ним так ярко, словно он опять вернулся в детство…

Но пока жизнь Идриса не превратилась в легенду, он с удовольствием слушает деревенские сказки Симлы среди слуг на кухне (в 1906 году писательница Элис Дрэкот выпустила сборник местных преданий), рассказы стариков у красно-желтого храма Джакхи, или, как его называли, «обезьяньего храма».

«Когда Шах начал писать, он словно вернулся назад, в свое детство, и ясно представил буквально сотни рассказов простого народа: он учился у слуг, у деревенских рассказчиков, у великой персидской литературы и даже «только из воздуха» (Э. Кистер-мл. Великий шейх суфиев).

С вершины горы, на которой стоит храм, открывается прекрасный вид на любимые Идрисом Гималаи, а старики судачат о местных звездах, писателе Редьярде Киплинге, который «в точности описал Симлу» в своей книге, или о «белом маге» Александре Джейкобе, местном маге и ювелире. Рассказывают, что он мог становиться невидимым: приглашенные к обеду гости видели только нож и вилку, мелькавшие в воздухе. А в его саду – и только там в целом городе – порхают прекрасные яркие бабочки.