Йонге Мингьюр Ринпоче - Будда, мозг и нейрофизиология счастья. Как изменить жизнь к лучшему

Перед тем как покинуть мир в 1981 году, Шестнадцатый Кармапа передал драгоценное содержание учений нескольким основным ученикам, известным как Сыновья Сердца, поручив им передать учения следующему воплощению Кармапы, и в то же время обеспечил их сохранность, передав их во всей полноте другим выдающимся ученикам. Один из Сыновей Сердца Шестнадцатого Кармапы, Двенадцатый Тай Ситу Ринпоче, посчитал меня учеником, подающим надежды, и устроил моё обучение в своей главной индийской резиденции, монастыре Шераб Линг, куда я ездил получать наставления у живших там мастеров.

Как я уже упоминал ранее, различия между отдельными линиями несущественны и обычно сводятся к незначительным вариациям в терминологии и подходах к обучению. Например, в линии Ньингма (в которой мой отец и несколько последующих учителей считаются особенно опытными мастерами), учения о фундаментальной природе ума называются дзогчен , что по-тибетски означает «Великое совершенство». В традиции Кагью (в которой обучались Тай Ситу Ринпоче, Селдже Ринпоче и многие другие учителя, собравшиеся в Шераб Линге) учения о сущности ума в целом называются махамудра , что можно примерно перевести как «Великая печать». Между этими двумя учениями почти нет разницы, за исключением, пожалуй, того, что учения дзогчен акцентируются на развитии глубокого постижения воззрения основополагающей природы ума, тогда как в учениях махамудры делается акцент на практиках , облегчающих непосредственное переживание этой природы.

В современном мире реактивных самолётов, автомобилей и телефонов учителям и ученикам гораздо легче путешествовать и обмениваться информацией, и потому любые различия, которые могли возникнуть между разными школами в прошлом, стали менее значимыми. Однако осталась неизменной важность получения прямой передачи учений от тех, кто ими овладел. Посредством общения с живым мастером передаётся нечто невероятно драгоценное: непосредственный опыт, в котором кажется, будто что-то живое и дышащее передаётся из сердца мастера в сердце ученика. Именно таким прямым способом учения передаются от учителя к ученику во время трёхлетнего затворничества. Наверное, это и объясняет, почему я так рвался попасть в программу ретрита в Шераб Линге.

Хотел бы я сказать, что, как только я благополучно устроился среди других практикующих в трёхлетней ретритной программе в Шераб Линге, всё сразу стало лучше. Однако, напротив, первый год в ретрите был одним из худших в моей жизни. На меня в полную силу обрушились все симптомы тревоги, которые я когда-либо переживал, – физическое напряжение, стеснение в горле, головокружение и волны паники, особенно интенсивные во время групповых практик. В терминах западной медицины, у меня было налицо нервное расстройство.

Задним числом я могу сказать, что мне хочется называть свои переживания того времени «нервным прорывом». Оказавшись в полной изоляции от отвлечений повседневной жизни, я был вынужден встретиться лицом к лицу с собственным умом, который в то время был не самой приятной вещью для ежедневного созерцания. С каждой проходящей неделей казалось, что умственный и эмоциональный ландшафт, на который я смотрел, становился всё более пугающим. В конце первого года ретрита я оказался перед выбором: провести следующие два года, прячась в своей комнате, или полностью принять истину уроков, полученных от моего отца и других учителей, – что все проблемы, которые я испытывал, были привычками мышления и восприятия, укоренившимися в моём уме.

Я решил следовать тому, чему меня учили. В течение трёх дней я оставался в своей комнате и медитировал, используя многие из тех техник, которые описаны далее в этой книге. Постепенно я начал осознавать, какими слабыми и преходящими в действительности были мысли и эмоции, мучившие меня годами, и каким образом чрезмерное внимание к маленьким проблемам делало их большими. Просто спокойно сидя и наблюдая, как быстро и во многих отношениях непоследовательно приходили и уходили мои мысли и эмоции, я начинал непосредственно понимать, что они вовсе не такие основательные или реальные, какими они мне кажутся. И постепенно освобождаясь от веры в историю, которую мне внушали, я начинал видеть стоящего за ними «автора» – бесконечно огромное, бесконечно открытое осознавание, представляющее собой природу самого ума.