Владимир Чугунов - Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

Пел он иногда и стихиры…

После чтения канона отец Иоанн обычно совершал «входные» – положенные пред литургией священнические молитвы – и начинал облачаться.

«Я не забуду никогда, – вспоминает один богомолец. – Начали петь «стихиры на стиховне». Отец Иоанн уже почти облачился, чтобы служить литургию. На нём не было только фелони. Вдруг стремительно, скорее, выбежал, чем вышел, он из алтаря на клирос, присоединился к певчим и начал петь с ними вместе. Пел с воодушевлением, регентуя сам, подчёркивая отдельные слова и замедляя темп там, где это было нужно по логическому смыслу, по содержанию песнопения. Трогательно было смотреть на певцов в это время. Пела как будто одна какая-то святая первохристианская семья со своим отцом во главе, пела свои победные, священные, великие гимны».

Здесь мы позволим себе остановиться и сделать несколько замечаний по следующему поводу. «Пела как будто одна какая-то святая первохристианская семья со своим отцом во главе». Эти слова как нельзя лучше передают понимание сути Церкви Христовой, которую Господь выразил такими проникновенными словами: «Се аз и дети, яже даде Ми Бог». Понимание Церкви как единой семьи всегда было присуще нашему родному православию. К сожалению, не всегда это возможно было осуществить на практике…

Но вернёмся в собор.

И так проскомидия.

Начинает её отец Иоанн, как всегда, сосредоточенно. Для свободы движения ещё не надевает фелонь. Совершает всегда сам, в окружении сослужащего духовенства. Батюшка полон торжествующей радости. Приготовляет Агнец, с благоговением ставит его на дискос.

«Смотрите, – обращается к сослужащим, – отец Павел, отец Николай!.. Где есть что-нибудь такое, как у нас! Вот Он – Христос! Здесь, среди нас, – и мы вокруг Него, как Апостолы».

Неторопливо вынимает частицы из других просфор. Поминает живых и усопших, называя иногда по имени отчеству. Просфоры вносят корзинами. Из каждой корзины хотя бы из нескольких просфор батюшка вынимает частички сам, прочитывает только некоторые из массы поданных записок. А затем кладёт их стопами на жертвенник, опускает на них голову и погружается в молитву.

Наконец говорит: «Кадило!»

И дьякон подносит кадило непременно «не глухое», то есть с горящими угольями и с достаточным количеством ладана. По этому поводу отец Иоанн говорил: «Кадило – образ наших сердец. И они бывают такими же «заглохшими», холодными и бесчувственными… Разогрей, Господи, наши сердца, чтобы они пламенели любовью к Тебе…»

Заканчивая проскомидию, отец Иоанн не произносит вслух положенных молитв, а молится тайно, дьякона же побуждает делать возгласы вслух.

Литургия.

О совершении её отцом Иоанном написано много.

Это только во времена своей всероссийской славы батюшка возглавлял соборное богослужение, а в первое время довольно часто ему приходилось упрашивать чредного священника о предоставлении ему возможности совершить внеочередную раннюю литургию или хотя бы сослужить. Понятно, что первое время к батюшке относились с подозрительностью и даже неприязнью, поскольку с первого же дня своего пастырского служения он стал посещать ночлежки. Кронштадт был местом ссылки, так называемого, «неблагополучного контингента». Жила беднота в лачугах, в нищете. Процветало пьянство, разврат, мордобой. И к таким опустившимся людям (на самое дно) и стал ходить отец Иоанн, помогая и словом, и делом, отдавая порою нуждающимся последние сапоги. Поражающая воображение картина: идущий по городу босиком священник. За такие поступки первое время над батюшкой смеялись, принимая за чудака, даже доносы писали архиерею, обвиняя доброго пастыря в сектантстве. И по этому поводу батюшка был неоднократно призываем к служению в присутствии своего правящего архиерея, который всё доискивался, что же есть в нём такого сектантского. Увы, не оказалось ничего. А была лишь горячая, искренняя вера, которая, как известно, вытекает из дел, а не из слов, которыми, как непроницаемым облаком, окружают свою деятельность лицемеры.

«Помолимся, братие-сослужители, – говорит отец Иоанн, – да даст Господь нам богоугодне совершить мироспасительную, душеспасительную Божественную литургию».

Отверзаются царские врата. Твёрдо, раздельно, из глубины сердца произносит батюшка первый возглас:

«Благословенно царство Отца и Сына и Святого Духа, и ныне и присно и во веки веков».

И весь уходит в себя. Редко когда откроет глаза. Служебника не открывает – молитвы читает наизусть, часто вполголоса. Батюшка не любит тягучего пения. Просит, чтобы пели динамично, бодро и собранного. И дьяконов приучает произносить ектении без затягивания. Внятно, громко, «сердечно», без затягивания и сам делает возгласы. Во время молитвы «Единородный Сыне» при словах «распныйся же, Христе Боже…» порывисто берёт и целует напрестольный крест. Бывает, и в другие моменты неожиданно берёт и смотрит на него восторженно, прижимает ко лбу, к устам, шепча слова молитв…