С момента активизации обновленческого движения в Церкви – Великим Постом 1922 года в церковной жизни семьи Мудьюгиных стали происходить перемены, также сказавшиеся на формирование взглядов будущего архипастыря. Однажды Вера Николаевна, по сведениям которой клир храма Скоропослушницы вошел в контакт с лидерами обновленчества, запретила Михаилу посещать этот храм. Теперь они ходили на подворье Русского Свято-Андреевского монастыря на Афоне, что до сих пор, хотя и в изуродованном виде, стоит на углу Дегтярной и 5-й Советской (тогда еще Рождественской) улицы. В храме поминали вселенского Патриарха Мелетия (Метаксакиса); монахи, приехавшие с Афона, жили замкнутой монашеской жизнью, что произвело на Михаила большое впечатление. Мальчик почти каждый день пономарил и читал на клиросе, и бывал счастлив, когда ему доверяли чтение Апостола. «Все это было радостно и светло, – вспоминал владыка. – И в мечтах я уже видел себя облаченным в рясу монахом, радостно совершающим подвиги аскетической жизни».
Осенью 1924 года на семейном совете было принято решение отдать Михаила в советскую школу. Были взяты два репетитора, чтобы подготовить мальчика в школу. Первоначальной идеей Веры Николаевны было отдать его в сильную Анненшуле, где обучение проходило на немецком языке, однако в последний момент под нажимом отца передумали и Михаила отдали в ближайшую к дому 106 «Советскую единую трудовую школу», бывшую Гимназию № 7, в шестой класс.
Отношения в классе были непростыми. Если часть преподавателей работала в школе с дореволюционных времен, то школьники были в основном пролетарского происхождения.
И если раньше столкновения с мальчишками во дворе иногда заканчивались немотивированным, даже молчаливым битьем, которое Михаил скрывал от родителей, то теперь оно вылилось в простое, но не безобидное хулиганство, которое впоследствии владыка вспоминал, как, может, не самую приятную, но любопытную деталь своей биографии. Так, одним из «товарищеских развлечений, не доставлявших мне ни малейшего удовольствия, – с юмором вспоминал архиепископ, – было перемещение моего тела в горизонтальном положении. Ребята хватали меня, одни за плечи, другие за ноги, подносили к дверям и после некоторого раскачивания пытались ударом открыть классную дверь. Ударным орудием при этом служила моя голова, каким-то чудом не подвергавшаяся при этом ни образованию трещин, ни даже сотрясению своего содержимого».
К концу первого года обучения отношения в школе наладились, а Михаил стал даже помогать одноклассникам учить уроки. Более того, его авторитет вырос настолько, что в начале 1927 года он был избран в «исполбюро класса», а осенью стал председателем ШУСа – Школьного ученического совета. Это давало право принимать участие в заседаниях педсовета с правом решающего голоса, чем Михаил активно пользовался, «призывая к принятию самых строгих мер по отношению к хулиганствующим ученикам всех классов второй ступени школы». Уже и здесь будущему архиепископу удалось выступать в защиту веры, вероятно, впервые в жизни. «Мало того, „парламентская деятельность“ не ограничивалась стенами школы: один раз в год проходила в одной из школ районная конференция, в которой принимали участие все ШУСы района в полном составе… Хорошо помню, как на одной из таких конференций я выступал, призывая к отказу от навязывания школьникам антирелигиозной доктрины и призывая к веротерпимости». За церковной политикой будущий архиепископ тогда не следил. Как он рассказал в последний день своей земной жизни историку С.Л. Фирсову: «Я больше увлекался музыкой. В церковь я, разумеется, ходил, но внутрицерковными событиями интересовался недостаточно».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.