монах Лазарь (Афанасьев) - Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Из наставлений, которые отец Моисей давал брату своему отцу Антонию еще в 1823 году, когда сам был только начальником скита и монастырским духовником, видно, как он был велик в этом отношении. “Немощи душевные, – говорил он отцу Антонию, исповедавшему ему свою скорбь на одного брата, – должно носить благодушно, без огорчения. Ибо если кто болен телом, то не только на него не огорчаемся, но еще и служим тому всяким образом; то таким образом надо и в душевных недугах поступать”. <���…>

В последние годы жизни, когда кто-нибудь с огорчением говорил ему о каких-либо беспорядках или бесчиниях, отец архимандрит кратко отвечал: “Да уж сам-то я хуже всех”,– и говорил это с таким искренним смирением, что разговор о немощах братских невольно прекращался. <���…>

В обители работал печник, часто плутовавший и нехорошо исполнявший свое дело. По просьбе эконома отец архимандрит решился его рассчитать и отпустить навсегда; но печник усердно просил прощения и обещал исправиться. Отец архимандрит простил его и снова нанял. Эконом, узнав об этом, приходит к отцу Моисею и говорит: “Батюшка! Вы опять того печника наняли; ведь он плут, как и Вам хорошо известно”,– “Да ведь он бедный человек, я видел, что на нем и рубашки-то нет, а только кафтан; надобно же ему помочь, притом же он обещает исправиться”.– “Когда же он исправится, батюшка, он известный негодяй”,– “Как, человек хочет исправиться, а ты говоришь, что он негодяй! Сам ты негодяй, ступай!” Так эконом и ушел» 68.

«…Игумен Никодим (настоятель Мещовского монастыря, – Сост.), как сам после рассказывал, пошел в небольшой садик, бывший при келии отца архимандрита Моисея, и видит крестьянского мальчика, сидящего на дорожке. “Ты что здесь делаешь?” – спросил он его. “Кротов ловлю”,– “Что же ты, и жалованье получаешь?” – “Получаю”. Прохожу дальше, другой мальчик сидит около яблони. “А ты что делаешь?” – “Ворон отпугиваю, чтобы яблоков не портили”,– “И жалованье получаешь?” – “Как же, получаю”,– “Вот пустяки-то, – подумал отец Никодим, – на что архимандрит деньги тратит”. Входит он с этой мыслью в келии отца архимандрита и говорит ему: “Ходил я, батюшка, у вас по саду да, признаться, и подивился, сколько там мальчиков у вас, и все на жалованье. Один кротов ловит…” – “Да! – прервал его старец, – какой это вредный зверек, у лучших растений подкапывает иногда корни, они и сохнут, я уж нанял мальчика их ловить”,– “А другой мальчик, как я видел, ворон пугает”,– “Да! Вот и эта птица, как она вредна, самое лучшее яблоко испортит, да, испортит. Должен я был нанять мальчика, чтобы их отгонять. Да и ребята-то бедные, сироты”. Игумен замолчал, уразумев, что дело не столько в кротах и в воронах, сколько в бедности мальчиков-сирот» 69.

«Всю жизнь отца архимандрита можно выразить такими словами: “Он жил сокровенно в Боге”. Как ни высоко это слово, для него оно было и делом. Во все: в попечениях об устройстве и содержании обители, в управлении братством и нравственной его поддержке, во всех своих благонамеренных предприятиях, – во всем возлагался он на Господа с полною верою и упованием; все, случавшееся с ним, принимал, как от Господа: скорбное – как посланное для пользы душевной, утешительное – как знак Отеческого милостивого промышления. “От Него, Создателя, – говорил он, – бытие наше; Им живем и движемся, и от Него всякое благо и всякий дар”.

Приобретя великую веру, безгневие, кротость и другие добродетели, которые по учению святых отцов способствуют молитве и воскриляют ее, отец архимандрит был великим любителем и делателем и сей царицы добродетелей: пребывал всегда в молитвенном соединении с Господом, ради Которого и нес описанные нами и оставшиеся от нас сокрытыми многие труды благочестия. Стоя в храме и внимательно слушая Божественную службу, нередко так углублялся в молитву, что не замечал, когда кто из братии подходил к нему и кланялся, испрашивая его благословения или прощения… <���…> Отец игумен Антоний однажды так выразился об отце архимандрите Моисее: “Все, что поют и читают в церкви, он там слышит”,– указывая рукою на глубину сердца» 70.

В одной из откровенных бесед с близким человеком отец Моисей признался, что если сам служит, то готовится к этому с великим трепетом. «Когда я готовлюсь служить, – говорил он, – меня всегда озабочивает помысл: все нам Бог посылает; мир не оставляет нас приношениями; но есть, может быть, человек, которого я оскорбил неумышленно, отказал ему в чем-нибудь, лишил его, может быть, крова, не дал ему дневного пропитания, и он держит гнев на меня. А я не знаю его и не примирился с ним. Поэтому, когда я приступаю к служению, первый поклон пред престолом я всегда кладу за таких и молю моего Господа: укажи мне его, чтобы я имел возможность примириться с ним и седмерицею воздать за все, чего я лишил его» 71.