Эдуард Вайнштейн - Записки новообращенного. Мысли 1996—2002 гг.

июнь 1997г, на выписке из роддома со старшей дочкой, с супругой и папой

Сердце несовершенно и может ошибаться, говорить невразумительно или просто молчать в тупом равнодушии. И здесь вступает в силу доверие. Человек должен довериться чему-то большему и лучшему, чем он сам. То лучшее, что есть в нём, в его сердце, в какой-то момент, один из самых важных моментов в жизни, должно передать человека из рук в руки, должно санкционировать послушание тому, что вдруг предстало перед ним как Истина и мощь правды, как то, что близко и родственно свету в тебе, но ярче, чище и неизмеримо мощнее. И если ты волевым импульсом доверия, подтверждённым конкретными, нешуточными действиями, свободно впустишь в себя это Начало, оно начнёт в тебе действовать, тебя направлять и вести изнутри тебя, а не только извне. Оно очистит и твоё сердце, приведёт в гармонию весь твой внутренний состав, приобщит тебя к высшей, неведомой дотоле жизни. И спасёт тебя.

Настоящий ум предполагает ещё и трезвость, когда опьянение вином гордыни не больше, чем ощущение духоты безблагодатности, гордынею консервирующейся.

Мне совсем не нравится слово «нравственность». В этом слове уже чувствуется какой-то «научный» подход. В этом слове нет жизни. Жизнь есть в слове «любовь». В понятии «нравственность» есть какая-то объективация, это внешность. Нравственность без любви вырождается в лицемерие, чаще всего поддерживаемое гордыней. И эта смесь ближними не принимается, какие бы благородные предлоги она ни имела. Внешнее мертво без внутреннего. Человеку нужно то сокровенное, сердечное, что стоит за внешними действиями, – этим отогревается его душа. Иначе, без этого, всё превратится в оскорбление, плевок в душу.

Одной нравственностью сыт не будешь. Душа просит тайны, свежести, прохлады, пространства… Ответов, может быть, сразу и не нужно.. Но ощущение смысла, тайны, глубинной и бесконечной жизни необходимо. Иначе не будет сил ни на какую нравственность, душа станет сухарём безжизненным. И вот это ощущение подлинной глубины и тайны дарует нам религия. Молитва приводит к таинственнейшему, реальнейшему, более реальному, чем вся остальная жизнь, живительному Богообщению, общению с Богом. Так что стена постепенно перестаёт быть стеной, мягчеет, теплеет, опрозрачнивается. Какие-то таинственные токи проходят уже сквозь неё. И уже что-то смутно можно различить из того, что за нею. И сам ты через эти токи просачиваешься на ту сторону, и вот ты уже и здесь, и там, и постепенно стирается различие между «здесь» и «там», и ты ощущаешь единую бессмертную жизнь. Вот слова Чаадаева: «Бессмертная жизнь – это не жизнь после смерти, это жизнь, в которой нет смерти.»

Мало одного доброго усилия. Чтобы оно не было вымученным, чтобы вдохнуть в него жизнь, нужна сила свыше, которая тебе не принадлежит. Положим, ты хочешь добра. Но во имя чего? До тех пор, пока за твоими добрыми усилиями скрывается желание самоутверждения, титаническое стремление к самодостаточной божественности собственного света, никакой санкции свыше на твоё добро не будет, и будет оно у тебя бессильным, лицемерным, а где-то там, в твоей глубине, подспудно и постепенно будет расти что-то страшное, тяжёлое, мрачное, холодное, каменное, циничное и безысходное. Вот что такое безблагодатное добро грешного человека. Сначала – страх Божий, смирение, покаяние, отсечение своей воли, воли отдельного существа, принадлежащего небытию. А потом – самозабвенное служение, забвение о себе, смерть «само» и воскресение в благодатную жизнь на земле, с которой и начинается жизнь вечная.

Все мы живём в страшном унижении видимого мира. Мы, созданные Богом для высокой и мощной жизни, как насекомые, возимся вокруг самих себя и своего затхлого муравейника, кушаем кислые щи прозы и обыденщины, не знаем поэзии жизни, не знаем, где высокая правда, а где низкая ложь. И в этом положении любая яркость для нас прельстительна и в соблазн. Многие благородные души во время своего становления искушаются злом и некоторые прельщаются им. Своим служителям зло возвращает некоторую долю их первозданной свободы. Бесы как бы на время несколько отходят от них и отступают поодаль. Это нужно, чтобы человек сохранял приверженность злу, якобы освобождающему его. Но это всего лишь «длинный поводок». Остаются магистральные страсти, главная из которых – гордыня, которые и движут человеком. Но Господь Бог, который единственный и есть освободитель, обращает зло на добро. Человек идёт путём, не лишённым своеобразной красоты и благородства, которые, конечно, сильно извращены. Тем не менее он растёт. Тёмные силы заинтересованы в мощной марионетке, подобной Ставрогину, руководящей во зле более мелкими орудиями зла. (Есть очень слабые и жалкие люди, могущие быть очень сильными во зле. Это как одержимость бесами. Это как какой-нибудь следователь НКВД с бесцветными глазами. Эти души совсем некрасивые, типа того же Верховенского или Федьки-каторжника. Они просто растлеваются злом, прельстившись самим состоянием одержимости, или некоторыми особенностями подлости и беззакония, которые они считают преимуществами.) В конце концов происходит попытка обращения заблудшего. Ему может открыться подлинная природа зла в каком-нибудь настоящем злодеянии, на котором сломается его душа. Так было со Ставрогиным (Матрёша); возможно, со Свидригайловым (его умершая жена, являвшаяся ему после смерти), даже со Смердяковым. Так было с героем фильма «Отходная молитва», которого сыграл Микки Рурк. Будет раскаяние и будет жестокое и безысходное отчаяние. Ставрогин пришёл к Тихону, Свидригайлов – к Дуняше, отдаёт ей ключ от комнаты, в которой запер её с собой, отдаёт свои деньги тем, кто в них очень нуждается, Смердяков взялся за Исаака Сирина, герой Микки Рурка явился в католический храм на исповедь. Злодей просит помощи у светлых сил, он перестаёт быть злодеем. Нужно заметить, однако, что все три героя Достоевского кончают Иудиным грехом – самоубийством. Диавол не хочет отпускать свою жертву и удерживает её в своих руках отчаянием. Если грешник поддаётся отчаянию, он гибнет, подобно Иуде. Если же до конца продолжает искать помощи тех, кого когда-то предал, обратившись ко злу, он не может не получить эту помощь и залог спасения вместе с ней. Так было с героем Микки Рурка. (Очень сильный и трогательный фильм.) Обращение может произойти и через встречу с настоящей красотой и духовной силой, быть может, даже со святостью. Во глубинах зла Сам Бог может обратить сердце заблудшего. Так или иначе, после покаяния начинается действие таинственной спасающей силы Божией, продолжающееся, я верую, и в загробных мирах. И Церковь говорит, что тех, кто умирает с начатками покаяния, не успев принести его достойных плодов, она, Церковь, отмаливает и выводит из того ада, в котором при жизни пребывали души этих людей.