Евгений Поселянин - На небеси и на земли… Чувства и думы мирянина

Это был символ того, что случилось с большинством из них потом, когда почти все они мало-помалу отстанут от церкви и забудут Христа.

А где эта юная привязанность детей к родителям, такая сильная, что ребенок, отданный живущим в учебное заведение, долгое время не может привыкнуть к разлуке и плачет по ночам. А лет через десять целыми месяцами не пишет волнующимся без известий о нем родителям. Где это глубокое сожаление, готовое с товарищем поделиться последним куском хлеба, а лет через десяток забудет о существовании этого товарища, и если б ему понадобилась какая-нибудь помощь, рад как-нибудь незаметно улизнуть от него. Где эта страстность в спорах и крепость убеждений? Где это стремление к добру, правде и свету, которое через какой-нибудь десяток лет кончится спокойным прозябанием на службе, а весь интерес жизни сведется к вину и картам.

У графа Л. Н. Толстого есть ужасная по правде своей сцена.

Одна мать, потерявшая страстно любимого ребенка, засыпает в чувствах величайшего ропота на Бога, Который не внял ее горячей молитве и не оставил в живых ее сына, и видит она страшный сон. Перед ней кабинет ресторана; в нем сидят бесстыдные женщины, окружающие одного человека. В нем умерло, по-видимому, все духовное, одна животная сторона царствует в нем. И в этом заживо умершем мать мало-помалу начинает различать дорогие черты лежащего теперь на столе и отозванного к Богу в рай ее ребенка.

Вот во что мог превратиться этот ребенок, если бы Бог не отозвал его во всей его чистоте и невинности.

Ведь это образ почти каждого из нас!

О как следует нам желать и молить, чтобы хотя в тот день, когда ангелы окружают ясли пришедшего в мир Христа-Младенца, мы все встали вокруг Него верной стражей, вновь превратившись в добрых и ясных и милых детей.

Ты, Который грядешь в мир, чтобы возлечь в Вифлеемской пещере в яслях, на холмике из соломы, Ты скажешь впоследствии людям: «Тот, кто не обратится и не будет как дети, не может войти в Царствие Небесное», в то Царствие, которое Ты купил Своей кровью.

О, в день Твоего пришествия в мир соверши над нами это чудо: дай нам обратиться и стать как дети, отражая в себе черты Твоего благословенного детства.

Он пришел в темноте умилившейся ночи. Ему сияла таинственная звезда, ведшая к Нему на поклон волхвов с дальнего Востока. Он был положен в кормушку для скота. И с этого престола улыбнулся человечеству.

И свет засиял над темной землей. И новую песнь – песнь свободы и отрады – запела тогда земля: Бог среди людей, люди со своим Богом…

Мы созданы для того, чтоб чувствовать Его, славить Его, жить для Него и в Нем; и вне Его, счастья, – истинного, верного и спокойного счастья, – нет и не может быть.

Хиреет растение, до которого не доходят лучи солнца. Страдает душа, которая не видит Бога, в которой неудовлетворенною остается присущая ей неизбежная жажда Бога.

Жажда Бога…

Кажется, редко когда эта жажда была так сильна, как в наши дни.

Мы испробовали всего. Кричали о счастье и глубоком удовлетворении, какие дают человеку знания. Но кто вместил в себя всю полноту их?.. И человечество стоит перед великими тайнами и загадками природы, человека, его бытия и его души.

Искали счастья в широком служении самим себе, в удовлетворении личных запросов, в омуте страстей. Но, чем больше ублажали себя, тем сильнейший огонь жажды жег душу.

Куда ни бросались, за что ни брались, – все чувствовали там, внутри себя: «Не то, не то»…

Удовлетворения, быть может, спокойствия не узнает душа, не явится утешительное сознание, что мы исполняем свое предназначение, пока мы не поклонимся живому Богу и не устроим свою жизнь так, чтобы служить Ему.

Что мешает человеку преклониться пред Богом, признать Его? Что заставляет человека как бы отпихивать от себя ту веру в Бога, которая просится в его сердце?

Гордость!

Я слышал раз спор одного верующего человека с его молодым, блестяще одаренным родственником, которого гордость ума отшатнула от Бога. А в отрочестве он был тепло веровавшим. Убеждения его собеседника как-то раздражительно действовали на него. Тот начал говорить о том, как ужасно, если Бог существует, если Христос был воплотившийся Бог, пришедший для нашего спасения и такою ценою давший его нам: как ужасно тогда отвертываться от Бога Христа и какое неблагородство оказывать Ему за все такое равнодушие.

– А я, – с каким-то озлоблением воскликнул другой, – считаю неблагородным те характеры, которым непременно надо какой-нибудь кумир, чтобы пред ним преклоняться. Это черта раба – иметь что-нибудь, что можно считать выше себя, и пред этим благоговеть. Я – свободен.