Савва (Тихомиров) - Хроника моей жизни

Таким образом, с первых чисел октября 1840 года началась для меня новая жизнь. Мне назначили в мезонине особую чистенькую комнатку с двумя окнами, обращенными к березовой роще. Семейство помещика состояло из шести душ детей, но жены в живых уже не было; он был вдов. У него была порядочная библиотека, всегда открытая для меня. В ней, между прочим, была и История Карамзина , необходимая для меня при преподавании Русской истории…

Верстах в двух от деревни была приходская церковь в селе Китове. Мы каждое воскресенье и каждый праздник ездили туда к обедне, и барин читал Апостол, а я говорил поучения, большою частью по печатной книге, а иногда сочинял и свои. После обедни почти всегда заходили на пирог в дом тамошней помещицы Жуковой – родной племянницы Лазарева-Станищева; а к обеду, или на вечер, она приезжала в Иваньково с мужем, отставным капитаном.

Материальные средства моего барина были очень ограниченны, и он вел жизнь очень простую, без всякой роскоши, а это мне и нравилось. В среде такого небогатого семейства я чувствовал себя совершенно свободно, и ко мне относились как к близкому, родному.

Но как ни спокойно мне было в этом добром семействе, а я все-таки был озабочен мыслию о дальнейшем более прочном устройстве своей судьбы. Поэтому я писал во Владимир к одному из своих товарищей, Гавриилу Добровольскому, который поместился на время в архиерейском Рождественском монастыре в качестве послушника, и просил его извещать меня о праздных священнических местах.

Рождественские праздники мирно провел я в деревне. Там же встретил и новый, 1841 год.

В июле 1841 года я определен был на должность смотрителя семинарской больницы. Обязанности мои состояли в наблюдении за порядком в больнице, преимущественно в хозяйственном отношении; мне ежемесячно выдавалась экономом семинарии на расходы небольшая сумма, в которой я должен был давать ему отчет. Но мои отчеты не всегда заслуживали одобрение эконома, моего родича. Однажды я представил ему счет издержанных мною денег по случаю погребения умершего ученика. В этом счете значилось в расходе 4 рубля с копейками ассигнациями. Взглянувши в этот счет, он сильно выбранил меня, сказав: «Разве можно представлять такие счета?» – «А какие же?» – возразил я ему. – «Да тут нужно было записать в расход по крайней мере 15-ть рублей». – «Предоставляю уже это Вам», – был мой ответ. Из этого я понял, что значит быть экономом семинарии.

По должности смотрителя больницы – сколько бы, вы думали, получал я жалованья? Два рубля серебром в месяц. Правда, при этом я имел, кроме квартиры, казенный стол.

Но Ф. Г. Беляев, сверх должности смотрителя, передал мне свои уроки, которые он имел в разных домах и которые мне доставляли более тридцати рублей ассигнациями (около 10-ти рублей серебром) в месяц.

Уроки я имел у врача семинарской же больницы Митрофана Ивановича Аляркинского и в двух домах дворянских, коих фамилии не помню. Помню только, что в одном доме заставили меня преподавать мальчику, между прочим, немецкий язык, которого я вовсе не знал. Но неведением иностранного языка так же, как неведением закона, я не мог оправдываться. Делать нечего, начал с ребенком сам изучать с азов немецкий язык, по известному изречению: docendo discimus.

5-го августа Беляев извещал меня коротенькой запиской, что он отправляется в Петербург со студентом саратовской семинарии (Л. Я. Снежницким) и поручал мне переслать в Муром к брату своему (Ивану Гаврилычу, учителю духовного училища) Библию, Баумейстера и калоши.

А 31-го того же месяца писал мне о. Граменицкий в ответ на мое письмо:

«В первых числах сего августа получил от пришедших к обедне письмо Ваше. Чувствительно благодарю за уведомление. Очень приятно, очень весело читать Ваше извещение. Радуюсь, что Вы приобрели для себя хотя не вечное прибежище – местечко в больнице, радуюсь также, что еще имеете побочные пособия к своему содержанию. Еще желал бы знать короче о Вашем положении, и Вы это обещали мне сообщить чрез подателя Вашего письма Феодора Гавриловича; но он, верно, из списка друзей меня хочет исключить, проехал Липней без оглядки, а как бы, по мне, не заехать к бывалому знакомцу? Бог с ним! Разумеется, ему так, как предназначенному быть жителем большой столицы, с нашим братом знакомиться низко.

Я, друг, лето проводил в работе, отчасти позапасся хлебом; теперь хлопочу о пиве; в первых числах сентября буду заваривать; не подумайте, что наше пиво походит на сумасбродную, бесполезную брагу; нет, оно немногим уступит в действии горилке. Это я испытал на себе в прошедшую осень. Делать нечего, у нас в деревне не город, не увидишь скачущих по большой дороге дворян или других франтиков, скучно, испьешь пивца, и повеселее, поедут в воображении на тройках и двойках. Слава Богу, я познакомился с живущими у нас в приходе господами, а чрез них и с другими: чуть соскучилось – можно найти развлечение в доме любого.