Савва (Тихомиров) - Хроника моей жизни

Дьячок Михаил Васильевич Белоцветов определен был на место в 1819 году. Он был наш ближайший сосед; его дом был позади нашего. Был он двоеженец и так строго соблюдал церковное правило относительно двоеженцев, что никогда не позволял себе проходить в алтаре по горнему месту мимо престола. Он голос имел не сильный, но приятный тенористый; ноту церковную знал очень твердо и умел петь даже столповым, старинным напевом. В воскресные и праздничные дни собиралось на клиросах много грамотных прихожан, которые и пели и читали вместо причетников; но под великие праздники они требовали, чтобы первые две или четыре стихиры Михаил Васильевич пел по нотам, которых они сами не разумели. Стихиры же в Великий пост, на Преждеосвященных литургиях, он пел большей частью столповым напевом. Читал он неспешно и выговаривал каждое слово отчетливо, чего требовал и от других. Когда я окончил у него учение грамоты, он заставлял меня в церкви читать часы и шестопсалмие, и если я произносил какое-нибудь слово против ударения или останавливался не на знаках препинания, он пальцем ударял меня в спину или в шею. Впоследствии, когда я учился уже в школе и, в каникулярное время приходя в церковь, становился по обыкновению на клирос, Михаил Васильевич требовал от меня, чтобы я пел непременно альтом, которого у меня не было; и он был всегда недоволен, когда я пел в один с ним тон: это было, впрочем, в будничные только дни. В праздники пел, как я выше сказал, целый хор прихожан.

Пономарь Андрей Андреевич Стразов, также с 1819 года. Он был совсем других качеств: и читал нетвердо, и пел не совсем исправно, а ноты и вовсе не разумел. Под великие праздники, когда на правом клиросе пел стихиры по постному обиходу Михаил Васильевич, на левый клирос выходили петь или отец Матвей, или мой дядя, диакон, а иногда и оба вместе. Зато Андрей Андреевич был весьма услужливый человек: нужно ли, бывало, отцу Матвею ехать по благочинию для обзора церквей – он у него исправляет должность кучера; надобно ли везти в училище или в семинарию внука отца Матвея и сына отца диакона – Андрей Андреевич готов к их услугам. У Андрея Андреевича было два сына и несколько дочерей. Старший из сыновей Яков был мой почти сверстник, только годом или двумя моложе меня. С ним мы наперерыв старались прислуживать священнику в алтаре: приготовить кадило, подать теплоту, вынести из алтаря пред Евангелием на малом ходу свечу, – это было наше дело, особенно в будничные дни; в праздники нас до этого не всегда допускали. Но играми на улице мы с Яковом вместе почти никогда не занимались, потому что он жил за церковью на другой улице от меня и у него был свой кружок друзей и сверстников.

Просфорнею при Горицкой церкви лет десять была моя матушка Стефанида Ивановна. Эта должность доставляла ей порядочные средства к жизни. Я не знаю, получала ли она какое-либо определенное вознаграждение за труды; но я хорошо помню, что она в воскресные и праздничные дни ходила по церкви со старостой с тарелкой для сбора приношений; ходила с причтом по домам во время Пасхи, осенью ходила по гумнам, во время молотьбы, с мешком для сбора так называемой нови, иногда брала с собой и меня. Некоторые лепты доставлял ей и я. Когда, бывало, служит кто-либо в церкви молебен или панихиду, после вознаграждения причта давали и нам с пономаревым сыном Яковом особо по грошу, а иногда и по пятаку. Но раз служил молебен пред образом Рождества Богородицы приехавший из Мурома к отцу Матвею гость, стряпчий Александр Алексеевич: он пожаловал мне серебряную монету, кажется, пятиалтынный. Это привело меня в крайнее удивление и восторг. И все таким образом получаемые мною лепты я спешил отдавать своей матери; разве иногда утаишь копейку или две на покупку для игры бабок.

При таком обширном родстве, жизнь в Горицах не могла быть, конечно, скучною. Впрочем, в доме моей матери, кроме зятя Левашева, я почти никого не видал; но у дяди Петра Ивановича нередко бывали гости, и в значительном числе. Храмовые праздники и дни именин праздновались довольно шумно и весело. Угощение было, разумеется, весьма изобильное; но предосудительного на этих пиршествах ничего не допускалось. Главную забаву гостей составляло пение, но пение церковное: пели, например, догматики или какие-нибудь канты духовного содержания. Главным зачинщиком и руководителем пения был всегда отец Василий Сапоровский, как бывший певчий и музыкант. Некоторые гости, преимущественно молодые женщины, играли иногда в карты, в дурачки или в свои козыри. Любимою же игрой моего дяди и отца Сапоровского была игра в шашки.