Мигель Severo - Планета Афон. Крестный Ход

И так, с поднятым вверх кулаком, Вольдемар прошагал с десяток шагов, пока не протянул десницу мне. Азъ недостойный крепко пожал его длань, также крепко сжал губы, помотал подбородком и с пафосом сумел из себя выдавить:

– Ну, вы гигант, Холмогоров!

– Дык что я, ви бы пъслушали мъего дружбана, Юру Черепанова, – Вольдемар сделал повелительный жест рукой в направлении «Изумрудного города» и резко скомандовал:

– Ну-ка, встаньте-ка с Никитой, я вас зъпечатлею, – и он прицелился, выбирая ракурс.

Никита, как всегда тихий и немногословный, также протянул мне свою десницу. После крепкого рукопожатия мы также крепко обнялись и по православному обычаю три раза похристосовались. Затем приблизились на десяток шагов к монастырю и замерли в ожидании фотошедевра.

«Кэнон» нашего друга был хоть и не из разряда «навороченных», фотографии на нём получались весьма недурственные. К тому же гигант Х-в снимал всё подряд, направо и налево, поэтому повторюсь: по его фотолетописи можно было вполне написать сносный романчик, даже не ощутив присутствия собственными глазами.

Ласковое южное солнышко понемногу начало превращать наши спины в жаркое, тем не менее мы не торопились скрыться от его навязчивых лучей под сень буйной растительности или каменной симфонии пантелеймоновых стен.

Всё ещё расточая эмоции, мои попутчики явно не спешили воспользоваться гостеприимством афонских братьев, несмотря на то, что все вновь прибывшие уже скрылись в архондарике и занялись мiрским попечением. Нас же переполняла радость от встречи и надежда на то, что земные заботы никуда не денутся.

Таки на самом деле – куда они денутся? Не медведь, sin embargo [2] Sin embargo (исп.) – однако. , в лес не убегут, да и толкотня в очереди нас не особо прельщала. Поселимся – на улице, поди, не оставят.

И тут же поймал себя на мысли, что только вчера вечером исповедовал свою гордыню и вот на тебе – опять за старое. Видно пословица не зря молвится: горбатого могила исправит. Придётся, как ни крути, видимо, сегодня опять идти исповедоваться, и так, вероятно, до самой могилы. Каждый день…

С кем поведёшься, с тем и наберёшься. А водился азъ недостойный все последние годы как раз с моими дорогими и незабвенными попутчиками. Изъездили мы с ними почти всю Ев ропу, обошли пол-России крестными ходами и везде полагались на волю Божию.

В этой связи вспоминается наше первое с Володей совместное паломничество к Терновому Венцу Спасителя, который хранится в Париже, в знаменитом Нотр-Дам де Пари.

Случилось это в «гламурные» нулевые годы, когда жизнь казалась малиной. Впрочем, так оно и было, ведь малина – самое лучшее слабительное средство. Если в ней сидит медведь…

Нам с Вольдемаром подобная развязка не грозила, он был успешным бизнесменом, а ВПС строил грандиозные воздушные замки для приведений, что по тем временам было делом очень даже востребованным. Романтики ще не вмерли, а прагматики только постигали сию науку в своих гарвардах, оксфордах и принстонах. Зелёные фантики с портретами заокеанских президентов только-только начали уступать геополитическое пространство нововведённой европейской валюте, а Саддам Хусейн, явно поторопившись с приоритетами, испытав «шок и трепет» от своих бывших покровителей, благополучно «примерил столыпинский галстук».

Но нас политика интересовала в дозированных пропорциях, лишь постольку-поскольку Париж облюбовали многочисленные арабские мигранты, превратив его во второй по величине мусульманский город планеты после Каира.

Шутка, конечно, но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки. После посещения Монмартра желание шутить улетучивается подобно запаху Chanel в курительной комнате.

Хотя с незапамятных времён все путеводители и рекламные проспекты воспевают это место как самое романтичное и живописное в Париже. Видимо им за это хорошо приплачивают, потому что второго такого злачного, криминального и неуютного района во французской столице вряд ли можно найти.

Неспроста «mons martyrum» в переводе «гора мучеников».

В годы правления римского императора Траяна Деция холм был местом казней православных христиан, нередко сопровождавшихся чудесами. Как тут не вспомнить первого епископа Парижа Дионисия, который после казни взял отрубленную голову в руки, омыл её в источнике на склоне холма, и только дойдя с ней до храма, пал замертво.

В нынешнем веке мучениками вполне можно считать многочисленных паломников, потому что они, как правило, не из олигархического сословия, хотя нет правил без исключения.