Вера Удовиченко - Стяжавшая любовь. Том 3

Когда я ездила в Сухуми, и у меня там были очень большие искушения, я приехала в Киев, и купила Матушке иконку Божией Матери «Нечаянная радость». Я подумала, что вот грешник, изображенный на иконе, стоит на коленях перед Божией Матерью и взывает к Ней, он как бы во вневременном стоянии, в бесконечной молитве покаяния, которая не имеет ни начала, ни конца. И я прочувствовала этот глубокий, вечный смысл его предстояния. И подумала: «Вот стоит грешник, плачет всегда, неужели и я по жизни вот так всегда буду плакать». Потому что в этот момент были у меня скорби.

Я ехала к Матушке и хотела рассказать ей о своей боли сердечной, о тех скорбях, которые мне пришлось испытать. А она предупредила меня, встретив словами, когда я только вошла: «А вот этот человек очень много плакал!» Я не успела еще ничего сказать, как тут же Матушка все сама ответила. И увидев иконку, которую я протянула ей в подарок, она изменилась в лице, приняла необычайно серьезный, торжественный вид и очень проникновенно сказала со свойственной для юродивых речью: «Ты что?! Где ты такую мраморно-красивую икону нашел?! Где ты такую мраморно-красивую икону взял?! Тут стоит монах! И молится Царице Небесной!» А я еще не была в постриге, была послушницей. В этом было и предсказание, и наставление – очень глубокий смысл был в ее словах, и говорила она их с особой интонацией, чтобы до меня дошел смысл сказанного. И вместе с тем, это был ответ на мои мысли. Она назвала грешника монахом, потому что давала понять, что монашеский путь – это путь плача, путь покаяния, путь непрестанного предстояния перед Богом. Матушка долго смотрела на икону, смотрела, потом поцеловала, дала ее мне, и говорит: «Ты что?! Я такой недостойный, такой недостойный, ты поставь ее на полку – это великая святость!» Вот так святые люди чувствуют себя перед Богом. Вот такое они имеют благоговение ко всему святому.

Многие не понимают подвига юродства, потому что глубокого смысла высоты его понять бывает вообще невозможно. Это такое глубочайшее смирение! Такая высота! И от непонимания даже можно осудить эту святость. Поэтому очень опасно пытаться дать этому подвигу оценку. Многие рассуждают: «Как и что Матушка сделала, что сказала, что она имела в виду?», – исследуют неисследимое. А Матушка при этом всегда была только в одном состоянии духа, только в состоянии покаяния и смирения, не исследовала, не давала оценок, она знала только свое ощущение стояния перед Богом: «Я та-а-акой недостойный… Поставь – это великая святость…» Матушка Алипия имела такое глубочайшее смирение! И вместе с тем, она как истинная блаженная и юродивая, каждым своим действием, каждым своим словом призвана была от Бога давать урок, наставление, в каждом поступке юродивого заключен сокровенный смысл, понять который каждый может по мере своего духовного состояния. Вот еще яркий пример смирения Матушки. После того, как сестры узнали, что она приехала на Подол и была недалеко от нашего монастыря, начали сокрушаться об этом: «Матушка, да что вы к нам не зашли, для нас это была бы такая неимоверная радость!» А она ответила: «Да ты что?! Я недостойный в монастырь зайти! Там сидит Давид, такой Давид, Он такой люблезный, такой люблезный! Вот Он там и есть. А я недостоин зайти». Если посмотреть на эту фразу бегло, то смысл ее вначале непонятен. Но матушка Алипия ничего не говорила просто так, это слова не простого человека, а старца. И Матушка говорила не для того, чтобы мы не ходили в монастырь или в храм, а для того, чтобы нам дать урок, чтобы мы осознали, какая слава, царская слава, ибо Давид, это Царь, и Господь наш Иисус Христос – это сын Давидов, пребывает в монастыре.

Общаясь с Матушкой довольно близко и часто, теперь я вспоминаю как мы с сестрами приходили к ней, как она радовалась нашему приходу, встречала как родных, дорогих и близких, как родственников. Бывало, мы водили ее в храм, тогда это были особые минуты, когда мы могли побольше с ней пообщаться. Веду ее в храм, потом из храма, народ уже ожидает ее, встречает. Пришли мы, а она народу говорит: «Я так устал, так устал! И думал, что уже упаду. А я гляжу – он со мной идет, – это она обо мне говорила, – он идет со мной рядом, и даже не останавливается, он идет, и как же я упаду? Я тоже за ним шел, и дошел до дома». Это было для меня большим утешением.

А однажды мы с одной сестрой пришли к ней в день Преображения, и Матушка вообще сняла с себя личину юродивого, говорила прямым открытым текстом об очень глубоких вещах. Она говорила о Преображении. Мы были потрясены глубине ее богословия. Трепет от той беседы остался на всю жизнь. «Преображение, – говорила Матушка, – это такой высочайший праздник, который мы даже не можем постигнуть, не можем отпраздновать его, как должно». Матушка была очень серьезна, говорила четко, ясно, и проникновенно. Всегда закрытая от посторонних, она открыла в этот день нам свое отношение к празднику, который был ей особенно дорог. Она переживала его очень глубоко и торжественно, мы ощутили себя вовлеченными в ее переживания и чувствования. Господь просиял в день Преображения на горе Фавор, показав человеческому роду Свою благодать, Божественный свет, Божественную энергию, призывая человечество познать цель своего бытия, приблизиться каждому к этому свету, к благодати Царства Небесного. Каждый в свою меру. Как говорил преподобный Серафим Саровский, призывая стяжать благодать Святого Духа. И вот при этом разговоре мы с сестрой заметили одно и тоже, Матушка видоизменилась и озарилась каким-то неземным светом и находилась в сиянии. Позже, мы поделились друг с другом своими впечатлениями и обе увидели одно.