Вера Удовиченко - Стяжавшая любовь. Том 3

– Иисус Христос!

– Значит, ты уверен в этом?! Ты должен это понять! Значит Иисус Христос – Бог, а не Кришна?

– Да, я это понял!

И после этого он начал ходить в храм Божий, отец Михаил Бойко его просветил. Но опять же – дъавол не спит, он не хочет выпустить из своих рук никого просто так. Он нашел лазейку в его сердце. Справившись с одним искушением, он впоследствии впал в другое. Стал работать в миру, женился снова и мы его потеряли из виду. Как-то раз идет сын по Крещатику, смотрит – идет толпа кришнаитов с бубнами, приплясывают, что-то приговаривают свое. И тут такое совпадение – идет друг сына, бывший кришнаит. Только вид его стал противоположным. Это был такой «мен», что сын даже засомневался – он это или нет. Но друг сам заговорил с сыном.

– Дима, это я.

– Как твои дела? Как ты живешь? Ты откуда?

– Я из Чехословакии. Я сейчас занимаюсь такой работой, которая связана с Чехословакией, был в командировке.

– Послушай, а ты как – в храм ходишь, в Бога веришь?

– Да… но я так понимаю, Дима, что мы с тобой – на разных полюсах.

– Почему?!

– А потому, что я… за незалежність, я за то, чтобы не было москалів на Украине! Я против москалів, а ты же… наполовину москаль!

Диме стало плохо, и он подумал: «Ну, все мне понятно». Так вот дьавол хитро подступает к человеку, чтобы погубить его.

Как-то пришли мы к Матушке, причем вечером. Она спрашивает:

– Что так поздно?

– Да, вот – решили приехать к вам.

А уже почти совсем темно.

– Матушка, да мы из Собора, а потом решили приехать к вам.

– Что там? Все кричат, все кричат… Собрались… А чего кричат? Скоро кричать там уже не будут.

А в Соборе на службе в этот день было много людей, под собором собралась толпа, и пели колядки.

– Что вы такое говорите, Матушка?!

– И этот Филарет…

– Матушка, прошу вас, что касается Филарета – говорите потише! Нас всех с вами арестуют и в каталажку посадят! Я прекрасно понимаю Ваше мнение о нем, но… может быть, Матушка, вы и ошибаетесь. Он так здорово службы служит, такой там хор! Служба – загляденье!

Она промолчала, ничего не сказала. Со мной не спорила. Когда я начинала ее убеждать, она всегда замолкала. На этом разговор и завершился. Конечно, она была очень против Филарета, я даже волновалась об этом. Но святые люди ничего не боятся, если говорят истину. А истина ее слов подтвердилась очень скоро – буквально в 1992 году.

После Чернобыля я не ела некоторые продукты, боясь, что они отравленные, радиационные. Дает Матушка кашу, а я не ем.

– Она же молочная, Матушка.

– Бог с тобой, перекрести и кушай спокойно. Никакой радиации нет.

– Хорошо.

Однажды я обратилась к Старице с таким вопросом:

– Матушка, у меня пропало кольцо – куда оно делось?

А она отвечает с недоумением:

– Ты меня так спрашиваешь, будто я цыганка! Мне нужно помолиться, а потом я тебе скажу, где оно у тебя это кольцо – если тебя это интересует.

– Да, Матушка, интересует.

– Ну, вот идем, я помолюсь.

А когда мы пришли, и Матушка стала молиться, я раскаялась, думаю: «Да зачем мне это кольцо, зачем я по такой напраслине Матушку беспокою? Что же, если Матушка скажет, где оно – я пойду его отнимать у кого-то? Да, Матушка, не нужно!»

И Матушка тут же замолчала.

Она всегда удивлялась, что ее спрашивают так, как будто она карты раскладывает, или что-то в этом духе.

Я как-то возмутилась за трапезой у старицы, когда она угостила меня вином и налила, как мне показалось, сверх меры, которую я могла выпить: «Матушка, я не пью столько вина! Чтоб налить полную металлическую кружку вина и чтобы я выпила!? Матушка, я что – ползком буду выползать из-за стола?» Все удивлялись, каким языком я разговариваю с Матушкой. Мама вообще молчала, глядя на меня. «Пей, вам надо», – с тоской во взгляде, как бы оправдываясь, несколько протяжно и многозначительно убеждала Старица. Но самое удивительное, что вино, благословенное Матушкой, мы выпивали как стакан воды. Опьянения не было никогда. Матушка всегда пищу перекрестит – и Божие благословение почивало на ней.

Я часто не беспокоила Матушку. Когда я увидела, сколько людей к ней ходит, то поняла, как ей тяжело, бедной.

В то время мама уже была тяжелобольной, дни ее земной жизни подходили к концу, она требовала ухода. И утром и вечером у нас была скорая помощь. Я как-то пришла домой уставшая и думаю: «Забегу хоть на пару минут к Матушке!» Пришла к ней и говорю:

– Матушка, Матушка, как же мне тяжко!

Я не рассказывала ей о том, что у нас происходит. Но она все и так знала.