Сборник - Подвижники. Избранные жизнеописания и труды. Книга 2

«Марк, который был истолкователем (переводчиком) Петра, – сообщает в письме пресвитер Иоанн, – старательно записал все, что запомнил, однако не по порядку, и сказанное, и содеянное Господом. Ведь сам он не слушал Господа и не сопровождал Его, а лишь позже, как я сказал, [Марк сопровождал] Петра, который излагал учение с целью удовлетворить нуждам [слушателей], а не для того, чтобы изложить по порядку слова Господни. Так что Марк ничуть не погрешил, описывая некоторые события так, как сохранил их в памяти. Ведь он заботился только об одном: не пропустить чего-нибудь из того, что он слышал, и ничего не исказить» [4] Канонические Евангелия. С. 117. .

Иоанн Марк, а впоследствии просто Марк, переводя проповеди Петра, рассказывая, объясняя, бесконечное число раз повторяя один и тот же рассказ жадно внемлющим, начал потом записывать его по их горячим просьбам. «Когда Петр в Риме публично проповедовал Слово и Духом возвещал Евангелие, то многие из бывших там просили Марка (давнего его спутника, помнившего все сказанное им) записать рассказанное [Петром]. Марк, написав Евангелие, передал его тем, кому оно было нужно» [5] Там же. .

Хотели люди не только из уст Петра и Марка, но и в их отсутствие обращаться к этой жизни: не видев, видеть глазами очевидца, вспоминать вместе с ним. Хотели читать записанную жизнь Господа, как иногда не в силах бывает человек расстаться с любимой книгой. И Марк писал.

Он писал то, что говорил Петр, – оба стремительны, оба немногословны. Кратко, сжато, каждая фраза – как выстрел, как удар меча. У одного из исследователей [6] Мережковский Д. Иисус Неизвестный. С. 39–40. есть сердцем написанные слова, и хочется привести их целиком.

Есть у Марка излюбленное, даже краем глаза читающему заметное словечко: «тотчас». От первой главы до последней повторяется оно бесчисленно, упорно, однозвучно, кстати и некстати, почти как механическое движение – «тик», – трудно сказать, чей – Марка, Петра или обоих; кажется, последнее вернее: может быть, ученик заразился от учителя. В этом-то запыхавшемся «тотчас», как бы задыхающемся беге к Нему, к Нему одному, к Господу, в этом стремительном полете брошенного из пращи Господней в цель Камня-Петра, – может быть, и поняли они друг друга лучше всего и полюбили навсегда.

Слышит Петр: «Следуй за Мной», и тотчас, оставив сети, следует за Ним; видит Его, идущего по воде, и тотчас сам хочет идти; чувствует, что «хорошо» быть на горе Преображения, и тотчас: «сделаем три кущи»; видит, что дело доходит до драки, и тотчас меч из ножен, и отсек ухо Малху; видит, что дело дошло до креста, и тотчас: «не знаю сего Человека»; слышит, что гроб пуст, и тотчас бежит к нему взапуски с Иоанном и обгоняет его; видит, что Господь идет по дороге из Рима: «Куда идешь» «В Рим, снова распяться», и тотчас возвращается – теперь уже навеки, больше никуда не пойдет, «тотчас» сделается вечностью, брошенный камень попал-таки в цель, лег и не сдвинется: «Церковь Мою созижду на камне сем».

Милый, родной, самый человеческий, самый грешный и святой из апостолов – Петр! Кажется, весь он в этом стремительном «тотчас», и не будь его – ни Петра, ни христианства бы не было.

«Сам он не слышал и не сопутствовал Господу», – говорится в свидетельстве Папия о Марке. Но так ли это? В Каноне Муратори II века говорится обратное: «В ином же Марк и сам участвовал и, как оно было, так и записал».

Детство и юность Марка прошли в Иерусалиме. Год его рождения установить сейчас уже невозможно, но известно, что во время событий, описанных в Евангелиях, он был подростком. Конечно, многое из происходящего было ему малоинтересно, но он не мог не чувствовать общее состояние города, находящегося фактически под иноземным владычеством.

Римские прокураторы представляли собой как бы высшую местную инстанцию. Они ведали сбором дани для Рима и вершили уголовный суд. В Иерусалиме стояла целая когорта наемного войска, которой командовали римляне. Хотя иудеям была предоставлена некоторая автономия, которую осуществлял синедрион верховный суд в Иерусалиме, – римляне далеко не всегда считались с местными обычаями, что еще больше накаляло обстановку. Так при вступлении в должность прокуратор и префект Понтий Пилат приказал своим войскам внести в Иерусалим изображения императора, что оскорбило религиозные чувства ортодоксальных иудеев, ибо закон запрещал любые изображения людей. Использование храмовой казны на постройку водопровода также было против существующих правил.