Николай Лосский - Очерк богословия литургической музыки. Православный взгляд

Начнем с музыки. Всякий признает, что она восходит к области искусства. Некоторые даже утверждали, что она представляет собой искусство по преимуществу. Так, например, Уолтер Пэтер (1839–1894), английский писатель и известный критик, представитель так называемого декадентского периода британской литературы 70–80-х годов XIX века, провозгласил, что музыка – это вершина искусства, поскольку, по его словам, «всякое искусство постоянно стремится к положению, которое занимает музыка [2] Pater W. The Renaissance. Studies in art and poetry. London, New York, 1888. P. 140. ». Во всякой другой области искусства, по его мнению, возможно различение между материей и формой, тогда как в музыке оно преодолевается. Вследствие этого она представляет собой вершину «искусства ради искусства» – идеал в понимании всякого искусства.

Даже если мы не разделяем этой «декадентской» концепции искусства, мы не можем не учитывать специфического характера музыки. В отличие от других форм искусства – таких как литература (проза, поэзия и драма), скульптура, живопись… – музыка существует, пока она звучит, если можно так выразиться. Быть может, еще танец – единственный род искусства, о котором можно сказать то же самое. Прочее же – живопись, скульптура и литература – обладают основой постоянного характера, тогда как музыка лишь преходяща, даже если в наши дни она существует в нотных и аудио-записях.

Сегодня мало кто станет попросту отрицать, что можно говорить о богословии живописи или скульптуры. XX век заново открыл богословие иконы. После некоторого размышления сюда же можно добавить литературу, особенно поэзию. Если мы пойдем еще дальше, к тому же добавится и танец, не говоря уже об архитектуре. Музыка?

Наша цель – говорить не о музыке вообще или просто о музыке как таковой, но о музыке литургической, то есть музыке определенного рода и специфики. Речь идет об «утилитарном», в некотором смысле, подходе к музыке, преследующем конкретную цель, коей не является простое исследование эстетической эмоции (без стремления, тем не менее, свести к минимуму или исключить понятие красоты; к этому мы еще вернемся). Эта музыка, как указывает ее название, связана с литургией. Но как можно рассматривать литургию вне связи с богословским содержанием?

Разумеется, – и мы это увидим, – термин и понятие «богословие» не должны здесь восприниматься в смысле, который это слово приобретает в разговоре о «догматическом богословии» или также о «систематическом богословии» (выражение, представляющееся мне, скорее, неудачным!) в образовательном контексте. Рассуждение о «богословии» литургической музыки представляет собой попытку установить связь между литургией и музыкой. Для кого-то такой связи не существует: можно совершать богослужение и без музыки, как на «тихих мессах».

И на этот раз XX век также дал импульс для развития относительно новой дисциплины, которую сегодня называют «литургическим богословием [3] См. основной труд того, кто практически изобрел «литургическое богословие»: Шмеман А., прот. Введение в литургическое богословие. Париж, 1961. ». В этой перспективе сама литургия является предметом, преподаваемым в рамках богословия, то есть не просто то, что говорят нам тексты (поэзия, гимнография) – что и так всегда присутствовало, – но сама структура богослужений, построение различных циклов (суточного, недельного, годового, неподвижного и подвижного).

Все это воспринимается как источник для богословского образования, так как главное богословское образование – это факт проживания богослужения – опыт, другими словами. Опыт же этот почти во всех религиозных традициях переживается посредством музыки, которая, вследствие этого, не является чем-то несущественным. Некоторым образом она настолько же связана с богословием, как и само богослужение.

Надо тут же уточнить, что я не выступаю ни в качестве историка музыки, ни в качестве музыковеда. В этих областях я полностью обязан заслугам специалистов, предоставивших мне результаты своих исследований. Что касается меня, то я говорю лишь как многолетний «практик» в области частной музыкальной традиции, в которой, благодаря своему крестному Максиму Ковалевскому, научившему меня всему, я всегда стремился к тому, чтобы музыка была прежде всего литургичной. Эта частная традиция, как мы увидим, – не только православная, но и, кроме того, славянского, русского происхождения. И говорю я именно о ней не по небрежению к другим традициям, вовсе нет, – но просто вследствие их незнания. Знание какой-либо музыкальной литургической традиции (византийской, григорианской или какой-то другой) предполагает наличие практики, поскольку речь идет, как мы увидим, об устной традиции. Я же был воспитан в практике славянского языка – в русском варианте его музыкального употребления.